Алекс Извозчиков - Хуторянин (Лишний 1) (СИ)

Давай, Лизонька, давай, бабонька… собирай мозги в кучу.

И… раз!

Выход силой.» [58]

На безжалостно вздернутом лице блеснули задавленными слезами бессмысленные, затуманенные страхом глаза.

«Ах ты ж сучка недотраханная! Лишка страху то, ай лишка! Ну как же, бабе мужика, тем более хозяина, бояться положено! Особливо если извечные женские штучки мимо кассы. Ишь как ресницами-то своим коровьими заслонилась. Перепуганная покорная рабыня безропотно ждет незаслуженного жестокого наказания. Станиславский бы удавился от зависти.

Война и немцы. Детский сад, штаны на лямках и галстук бабочкой на заднице. Одно слово — баба…»

Ещё удар сердца, веки с ресницами резко взлетели вверх и я напоролся на острый, внимательный взгляд.

Выход волей.

Сквозь страх и недоверие…

Нужно было бы Ринку будить — мыть любимого хозяина — ее прямая обязанность, но Алекс пожалел уставшую за долгий день соплюшку. Да и нужды особой не было, огромная бочка на крыше моечной, наверняка, полна хорошо прогревшейся к ночи воды. Хуторская молодь предпочитала уличные души. Без особых удобств, зато быстро и нет нужды драить потом моечную. Старшие, тем более на глаза не лезли. подальше от хозяйских глаз, поближе к кухне. Ежедневное мытьё местными пока воспринимали как излишнюю глупую роскошь. Огромная же деревянная купель, что Чужак приказал соорудить в моечной вызывала почти суеверный ужас. Хозяйская прихоть, привилегия-с, не для сирых лапотников. Посягательство на огромную лохань а ля Древняя Япония воспринималось хуторянами чуть ли не как святотатство.

Прохладная вода ласково приняла усталое тело, подарила приятную легкость. Тусклый свет масляных светильников не напрягал глаза и впервые за нереально длинный день Алекса наполнил покой бездумья. Тишина, полумрак, треск горящих в печи поленьев и отблески огненных сполохов по бревенчатым стенам… Колготня последних дней отдалилась и он оцепенел растворившись в неспешно потоке времени.

Из нирваны вытолкнуло неясное беспокойство, вслед за тем холод основательно остывшей воды рывком вернул все чувства. Дрова прогорели и печь рдела красными углями. Обострившийся слух уловил чуть слышный шорох в соседней комнате. Алекс насторожился, но тут же не услышал, а совершенно внятно, хоть и не понял каким образом, почуял, что грызущая во дворе очередной мосол Рьянга совершенно спокойна и вновь расслабился. Однако, в бочке уже было холодно, потому пришлось вылезать. Растёрся вместо махрового полотенца куском толстого грубого полотна и, как был, голышом, дошел до печки. Засунул в топку три больших полена, с непонятным интересом долго смотрел как их постепенно охватывает пламя и только потом соорудил подобие римской тоги из лежавшей на лавке у входа простыни. Еще раз оглянувшись на разгоревшиеся поленья, легко толкнул тяжелую дверь и перешел в предбанник, он же — раздевалка, он же — комната отдыха.

Полностью раздетая Гретта едва заметно покачиваясь сидела на коленях у входной двери. Прямая спина, расправленные, слегка напряжённые плечи. Самую малость великоватые ладони безжалостно вцепились короткими ногтями в великолепные бёдра. И совершенно пустой взгляд. Услышав шум открывшейся двери, женщина медленно повернула голову и Алекса заворожило нереальное зрелище широко раскрытых глаз на неподвижном лице. Оживающих, начинающих блестеть и светиться жизнью.

Стряхнув оцепенение, сделал широкий шаг и опустился на одну из широких пристенных лавок накрытых вытертой от старости оленьей шкурой. Повозился пытаясь сесть поудобнее. Потом сполз на пол и откинувшись опёрся спиной о лавку. Совершенно неосознанно, Чужак устроился точно напротив огромных глаз. и негромко приказал:

— Рассказывай.

Гретта вздрогнула, медленно, словно в трансе повела головой. Склонилась, попытавшись привычно уткнуться лбом в хозяйские ноги, но полулежавший на полу мужчина чего-то такого ожидал и успел перехватить… Пальцы его правой руки жестко вцепились в короткие волосы, а левой он охватил женщину за талию.

«Да пошло оно всё! Хозяин я или где?! Рабовладелец или так, погулять вышел?!»

Пару минут возни, несколько удивлённых полузадушенных писков… и небольшая комната с тёплым полом из широких хорошо выглаженных досок превратилась в весьма комфортное и уютное логово. Устроившись прямо на голых досках я полулежал опираясь на задвинутый в угол тяжеленный сундук прикрытый неплохо выделанной огромной мохнатой шкурой. Ещё одну такую же, но старую я сдёрнул с соседней лавки и затолкал под спину. Моя добыча столь же удобно пристроила свою упругую попу прямо на полу у меня между ногами, соорудила из моих бёдер неплохие подлокотники, а живот превратила в подголовник. То ли женщина окончательно успокоилась, то ли смятение перешло некий предел, но выглядела она спокойно и даже весьма активно повозилась устраиваясь поудобнее в импровизированном кресле.

Особой эротичностью наша обнаженка не шибала, хотя я с немалым удовольствием пристроил левую ладонь на приличных размеров мягкую грудь. К моему немалому удивлению, Гретта, несмотря на пятерых выкормленных собственным молоком детей и сорок с небольшим по земному счёту, ни заморенной непосильной работой и вечной беременностью крестьянской бабой, ни потасканной, вышедшей в тираж шлюхой женщина не выглядела. Впрочем, до своей погодки хозяйки «Домашней феи» хуторянка, не дотягивала. Уж больно живут бабы по разному… Или… нет?

Большая грудь давно потеряла и упругость, и форму. Крестьянская работа не пощадила руки и, особенно, кисти, а частое применение рабской плети вместо массажа и притираний катастрофически испортили кожу на спине, но фигура не расплылась, не одрябла, а непостижимым образом обрела и сохранила манящие пропорции. И в дополнение правильные тонкие черты и нежная, хоть и слегка суховатая после всех жизненных перипетий, кожа лица.

«Мдя-с. А приятная, позвольте заметить… тяжесть. На парочку дней пораньше и… А теперь вот, спасибо старательной девочке Рине, сохраняю индейскую невозмутимость а ля Гойко Митич [59] обратившись в Одно Большое Ухо. Уж больно интересные вещи мама Гретта рассказывает. Ещё и интересно рассказывает-то. Куда там косноязычному задаваке Шейну.»

Разговорил бабу, хоть и не сразу. Она после моего доморощенного ужастика места всё себе не находила, ходила как пустым мешком из-за угла прибабахнутая. Еле-еле расшевелил. Строго по наставлениям вычитанным на досуге в научно-популярных книжонках по прикладной психологии начал с мелкого и маловажного. Вспомнил, как Ринка хвасталась, что тот красивый поводок сплетён по старинным канонам, потом то дурацкое дневное представление, ею же, вроде как, придуманное и выморщенное у меня, буквально, кровь из носу…