Марк Лоуренс - Братство дороги

Хакон замешкался, позволив разделявшему нас ярду увеличиться до двух, трех.

− Взгляни, Йорг.

Я посмотрел через плечо. Позади меня из пещеры открывался выход в море спутанной зелени, поднимавшейся выше человеческого роста. Завитки и изгибы шиповника, сплошь усыпанные маленькими красными цветами.

− Ты знаешь, что такое шипы, Йорг: это было написано на тебе, когда ты пришел. Возможно, это именно тот сорт, который сделал тебя таким? Крюк-шиповник?

Я посмотрел на свою грудь и руки…

− Ушли? − Шрамы исчезли. Я так долго их носил, но теперь, когда они исчезли, даже не сразу это заметил. Я почувствовал себя более голым, чем когда-либо. Шрамы были чем-то вроде доспехов. Отчет о моей жизни, вписанный в кровь и неизменный. Шрамы должны были оставаться со мной навсегда − и со мной унесены в могилу. Их потеря расстроила меня даже больше, чем глазные яблоки в замороженном желе или восставший труп друга. Такое мне уже доводилось видеть. − Как?

− Это медицинская лаборатория, Йорг. Загляни в колбу.

− Что?

− Она у тебя за спиной. Нажми на третью, седьмую и шестую кнопку.

Я снял с плеча цилиндр и, держа за ремень, поставил его перед собой. Затем, опустившись на колени, стал нажимать пронумерованные кнопки в указанной последовательности, бросая вниз лишь короткие взгляды, так как опасался быть атакованным. И отпрянул, когда крышка стала выкручиваться по невидимому ранее стыку. Она с шипением отвалилась, и я наклонился, чтобы взглянуть на содержимое.

− Розовая слизь. − В животе почему-то заурчало, напоминая, что я ничего не ел... ну, очень долго. − А на вкус она так же плоха, как выглядит?

− Новая-кожа. Приложи ее к своей руке. − Хакон повернул голову, пара уродливых стержней, выходящих из его глаз, указывала на мои раны.

Я не доверял Калле, но знание может обернуться силой, да и жуткая боль в наполовину ободранной руке не давала сосредоточиться. Макнув кончик пальца здоровой руки в эту мерзость, я почувствовал, что она извивается, такое ощущение, словно держишь слизняка. Я легонечко коснулся этой слизью ободранной плоти на другой руке, по-прежнему крепко сжимающей флакон. Эффект проявился в течение нескольких секунд, бледно-розовая слизь по цвету стала больше напоминать кожу, растекаясь тонким слоем и вызывая ощущение, будто по больному месту забегали насекомые... и наконец превратилась в участок новой кожи размером чуть больше отпечатка пальца.

− Если ты поможешь мне, то сможешь уйти со множеством таких сокровищ. Чудес старого мира. Я могла бы объяснить их тебе. Человек, обладающий такой магией, мог бы править…

− У меня уже есть королевство, призрак. − Я запечатал цилиндр и снова забросил его через плечо.

− Этого достаточно? − спросила она голосом, идущим из груди неподвижного Хакона. Вокруг него витал сладковатый запах гниения. Над головой прожужжала муха и уселась в уголке глаза.

− Ничего не бывает достаточно. − По привычке я коснулся пальцами старого обожженного пятна на левой стороне лица, оно оставалось грубым и морщинистым. − Ты не хотела, чтобы я выглядел привлекательным? Или это дерьмо не лечит ожоги?

− Препарат изготавливался для лечения ожогов. Ожоги − это его специфика. Но эта твоя травма необычайно устойчива. У нее странная энергетическая сигнатура... Если бы наша физическая лаборатория была в рабочем состоянии, тогда...

Я попятился к выходу из пещеры и зеленому буйству крюк-шиповника. До меня уже долетали крики птиц и гул пчел. На дворе был разгар лета, пока я спал, сезоны сменились.

− Этим путем не сбежать, Йорг. − последовала за мной Калла. − Крюк-шиповник был одной из наших разработок.

− Ваших?

− Ну, не именно моей. Но этой лаборатории. Когда-то это было большое учреждение. Здесь работали три сотни человек. Кабинет на кабинете. Теперь остается ждать, что найдется кто-то достаточно дальновидный, чтобы раскопать все это. Крюк-шиповник − дешевая, самовоспроизводящаяся колючая проволока. Высокоэффективная технология. Конечно, для более теплых краев, чем этот, если вы хотите защиту круглый год. Им так и не удалось получить штамм, который не погибал бы в зимний период.

− И твой… «проектор» где-то там? − Я махнул головой в сторону колючек. − Не боишься, что я наведаюсь к тебе лично? − Я одарил ее своей опасной улыбкой. С тех пор как я проснулся, у меня не было причин улыбаться, но сейчас сквозь редеющий туман снадобий Каллы забрезжил краешек плана.

Хакон кивнул:

− Это достаточно безопасно, если ты в доспехах и у тебя есть ножницы. Голый и без оружия ты совершенно беспомощен. Я говорю это, чтобы показать, насколько безнадежна твоя ситуация. Помоги мне, и могущество, которое тебе и не снилось, сможет стать...

− Я проспал достаточно, призрак, − сказал я. − Время умирать. Прощай, брат Хакон.

Его губы дернулись, с усилием, заикаясь, он пробурчал:

− К-к-красивая. Ж-ж-жертва.

Его собственный голос, свободный от контроля Каллы. Бред разрушенного разума? Или, возможно, в его памяти всплыли наши шутки в Вьенe о цене, которую мы готовы заплатить, чтобы увидеть, как горят наши враги.

Напрягшись изо всех сил, я попытался открутить крышку флакона.

− Нет! − Хакон двинулся вперед. Из блока в его груди кричала Калла.

Крышка слетела, и я бросил флакон над его головой назад в коридор. Калла говорила, что в нем заключена смерть, зараза, которая может стереть человечество с лица земли. Я назвал его ящик Пандоры. Сбросив пальцы Хакона со своего плеча, я повернулся и побежал. Шлепая босыми ступнями по каменному полу пещеры, я набирал скорость.

Я выпустил зло Пандоры, и сзади, по всему коридору зазвучала сирена, завыла, словно тысячи баньши. Направляясь к левому краю входа в пещеру, я достиг непроницаемой стены шиповника и прыгнул так высоко, как только мог, ныряя вперед.

− Очистка. Повторяю. Уровень ноль вирусная угроза. Повторяю. Полная очистка!

Ящик Пандоры содержал все беды в мире... но на дне его, среди кошмаров, притаилась Надежда.

Крюк-шиповник принял мой вес, шипы цеплялись за кожу, впивались, раздирали, кромсали, проникали глубже и удерживали, пока, наконец, не сковали мои движения и я повис среди них. Пойманный в ловушку, как много лет назад, пронзенный такой же резкой и внезапной болью, но в этот раз по собственной воле.

Я скорее услышал, нежели увидел горячие белые языки пламени, заревевшие в зеве пещеры − копье огненной ярости, окруженное волной пламени, разливающейся во все стороны, распространяясь и поглощая все вокруг.

Сирена замолкла, остался только рев пламени, треск огня и мой крик, когда кромка этого адского пекла добралась до меня, голого среди шипов.

В такие моменты потеря сознания воспринимается, как благодать, но оно почему-то ужасающе запаздывало. Я чувствовал, как морщится моя кожа, видел, как скручиваются и горят волосы, когда меня обдувало горячее дыхание огня. Я видел, как на моих руках тает кожа, пока жар не принялся за мои глаза.