Василий Тарасенко - Драконий Катарсис. Изъятый

Но я жил, сопротивлялся и не давал синему пламени закончить убийство. Топливом для огня моей плоти служили сердце, душа, сознание и чувства. Гнев, ярость, страх, радость, горе — все пошло в ход. И они не выгорали — напротив: чем сильнее меня пожирала живая лазурь, тем ярче разгорался огонь. Синева все реже растворяла в себе зелень нашего слияния. Вокруг стелился хоровод лоскутков пламени цвета молодой травы.

В какой-то момент все застыло. И начался совершенный кошмар. Ускользающим от чудовищной боли сознанием я понял, что просто растворяюсь в этом страшном огне. Я ничем не мог защититься, тогда как синее пламя способно как атаковать, так и сохранять себя. И стал ОЩУЩАТЬ… Плоть жидкими нитями расползалась в синеве, плавилась, становилась частью живого хищного бога-огня, бога-владыки.

И однажды, спустя бесконечную смерть, я понял, что могу пошевелиться. Весь этот нереальный мир вобрал меня в каждую пылинку, каплю, сквозняк. Расплавленная звезда боли начала остывать, превращаясь в нечто совершенно другое. Лазурный мир содрогнулся, я же уверенно потянул на себя языки синего пламени. Они стали глиной в моих невидимых руках. И постепенно меняли цвет с холодной лазури на теплую зелень. И вот уже вокруг темная пустота, а передо мной — зеленая звезда, похожая на пушистый одуванчик. Это был я собственной персоной… От такого открытия разобрал веселый смех, взметнувший космы звезды тысячами шелковых нитей.

Странное симпатичное настроение охватило меня, заставив протянуть руки пустоты к зеленой сфере. Пламя легко поддалось пальцам. Зелень сбивалась в какую-то неопределенную пока форму, а я гадал, что бы мне хотелось слепить. Постепенно огонь стал похож на человека. Две руки, две ноги, голова без лица, две пары огромных крыльев… Я поморщился. Ну их на фиг, всяких серафимчиков. Быстренько переделав фигуру, удовлетворенно кивнул сам себе и замер. Вашу мать! Зелененькая и с хвостом — это же Лайсси. И чего меня на ней переклинило? При мысли о змеехвостой в сердце потеплело. Хорошо, что с ней ничего фатального не сделали. Остальное можно пережить. А вот ограм бошки-то надо оторвать за произвол. Посмели протянуть лапы к нагайне. Да и ко всем нам.

Внутри проснулось беспокойство. Это все, конечно, замечательно, но как теперь вернуться? Шальная мысль ворвалась в голову. Руки вновь протянулись к зеленой плазме и принялись лепить то, что должно помочь мне выбраться из этого странного мира. Через час, или год, или век мое новое тело красовалось в пустоте зеленым совершенством. Войдя в него, я для проверки пошевелил руками, ногами, крыльями… И сорвался в стремительный полет, разрывая границы реальностей. А в недрах сердца вновь зашевелился Зверь.

Гулкие звуки размеренных ударов били в уши нарастающим ритмом, от которого вибрировало тело. Осознав себя опять в собственном теле, я не спешил открывать глаза. С неба падал настоящий ливень, наполняя гул дробным перестуком капели. Сквозь ресницы была видна площадь становища. Отвязывать меня от тотема, судя по всему, никто не собирался. Следы от попаданий стрел на теле больше не болели, лишь слегка саднили, словно успели зарасти. В клетке тихо всхлипывала Клэв, ей что-то бормотал Горотур. Лайсси безжизненной куклой лежала возле прутьев, уставившись потухшими глазами в мою сторону. Очень уж девчонка остро отреагировала на происходящее. Прилив теплой нежности к змеюшке отозвался во мне твердым намерением успокоить змеехвостую девчонку. Захотелось обнять, оградить от всех этих мерзостей. Юная нагайна, похоже, впервые в жизни столкнулась с холодящей беспомощностью перед чужой злой волей.

Нежность сменилась льдистой злобой, стоило перевести взгляд полуприкрытых глаз на шамана, самозабвенно колотившего в бубен, вышагивая передо мной. Два огра-подростка не менее упоенно лупили колотушками в огромный чашевидный барабан, обтянутый отполированной за годы шкурой. По тому же барабану стучали частые капли ливня. Именно эти звуки приветствовали меня по возвращении из яркого забвения. Шаман что-то протяжно закричал. Ему откликнулись огры, что собрались вокруг площадки. Похоже, все племя выбралось из шатров поглазеть на ритуал.

Вождь со старейшиной пребывали тут же, возле барабана. Они ничего не делали, только смотрели и переговаривались. И было в них столько самоуверенности и веры в собственную правоту, что злоба во мне напряглась перед броском. Эти синекожие посмели за меня решать, жить мне или умереть, ходить или висеть на привязи. Они решили, что могут вершить мою судьбу. И за это их надо наказать. Зверь внутри заворчал, отсекая ненужные мысли. Есть время говорить, и есть время делать. Не стоит смешивать эти два пути… Заплутать можно. Я вскинул голову, широко распахнул глаза и зарычал.

Шаман шарахнулся в сторону, споткнулся и чуть не свалился в лужу. Бубен выпал из синих рук, прокатился по утоптанной земле и замер без звука. Подростки оцепенели с занесенными колотушками. Полсотни огров уставились на меня в полном недоумении. Я ухмыльнулся и сказал:

— Не вам меня хоронить, твари.

— Как… — выдохнул шаман. В его глазах плеснулся неприкрытый страх. — Как ты выжил? Все сгорает в синем пламени владыки!

— Я пожрал ваше пламя, огры. — Ответ пришел в голову сам собой. — Я и есть теперь это пламя. И больше оно не синее.

— Умри! — с визгом крикнул шаман, выхватил у одного из воинов копье и ударил… Тотем даже не пошатнулся.

Я потер свободные от пут руки, насмешливо глянул в глаза шаману и сказал:

— Теперь моя очередь.

Внутри заклокотал рык, каждый огр рядом с площадкой стал отчетливо виден синей тенью, в которой клубился сгусток жизни. Это враги. Их надо наказать. Они посмели вершить мою жизнь. Мою и моих друзей. Холодный металл наконечников копий искрами оцепил меня, целясь в тело. Но это не имело значения. Инстинкты, древние и холодные, завладели каждым нервом. И я шагнул к первой синей тени. С хаканьем она обрушила удар копья туда, где меня уже не было. Шаг вправо, пальцы схватили древко, потянули назад, сближая с огром. Вторая рука почти ласково вмяла гортань до самого позвоночника. Шаман с хрипом рухнул на мокрую землю, хватаясь за горло. Ему предстояла не самая быстрая смерть от удушья. Он стал лишь первым в череде наказанных в этот день.

Их было много. Они возвышались надо мной, не стояли на месте и не желали умирать просто так. Но пробуждение Зверя свело на нет все эти преимущества огров. Стремительно скользя между копьями и воющими от страха синекожими, я наносил удары — по одному на воина. Касание — смерть. И не суть важно — опытный кочевник, закаленный в боях, был передо мной или юнец, еще даже не познавший первой любви. Они сами выбрали дорогу войны, за что и платили столь крупный счет. Вскоре площадка была усеяна окровавленными телами. Против меня осталось не больше десятка огров, в том числе и вождь со старейшиной. Несколько мгновений — и количество врагов сократилось до пяти. Я настороженно замер, переводя дыхание. Из нескольких глубоких ран на теле сочилась кровь, но это не стоило внимания. Вперед выступил седой огр, рядом с которым совсем недавно я чувствовал себя травинкой подле дерева. Сейчас никаких опасений не возникло. Только знание того, что он так же смертен, как и остальные. В руках вождя темнели лезвия старых клинков. Два ятагана, наверное трофеи, смотрели в землю. Но этот покой был обманчив. Вождь пророкотал: