Goblins - Свартхевди - северянин

— А ты разве разбираешься в корабельном деле? — удивился Уильям, он зачерпнул варева своей серебряной ложкой и обжег об нее губы.

Я хотел, было, обидеться на дурацкий вопрос, но передумал. Ну, темный человек, невежественный — что с него взять?

— Естественно. Будет выбор — сразу бери корабль нашей, Нурдландской постройки, если, конечно, такой будут продавать. И вот тут уж надо смотреть, кто делал. Лучшие, конечно, в нашем фюльке сделаны. Но в Трэллеборге тоже мастера дело знают, и дальше, в селениях на восход карлы умелые живут, знают нрав тресковой тропы, умеют из доброго дерева дельную вещь создать.

— Нрав чего они знают?

— Моря. А вот после Хагаля народ становится, чем южнее, тем дурнее. Мачта ниже, кровь пожиже. Вот их поделки надо смотреть внимательно, а лучше вообще не брать. Такие долбодятлы в тех краях живут — ты не поверишь! (видал я парочку в Хагале, когда с отцом туда ходил — прямо на рынке в кровь подрался с дурными юнцами). Не норды — одно название, моря не знают, руки кривые. Они бы и сами на своих корытах топились, да не знают как, только поэтому куда-то доплывают…

Уильям вяло прихлебывал обед, вприкуску с зачерствевшей лепешкой. Пива он пить не стал, а я не отказался.

— Корабли, торговля… — едва слышно вздохнул он — Мне бы Беату мою обнять!

— Успеешь еще намиловаться. А о деле думать надо! Слушай:

У Фитьюнга были

сыны богачами,

и бедность изведали;

может внезапно

исчезнуть достаток —

друг он неверный *

— Так что, думай, Уильям Вильгельмссон. Достаток в семью может принести супруга, но не дело тебе жопу об скамью плющить, его проедая. Ее дело — дом хранить и крепких сыновей тебе рожать, твое — силу рода и богатство преумножать всемерно.

Чувствую себя старцем столетним, который пытается вложить немного мудрости в тот кусок гранита, на котором растут уши у юного дренга.

— Посмотрим, — все также вяло ответил мне сын барона — Может быть сначала решу обучение завершить.

— А! Этот, как его… Уверсипет?

— Университет, — со вздохом поправил меня друг — Университет Всех Наук, он в столице.

— Что, и, правда, все науки там постигли, всему учат?

Уильям молча кивнул.

— А не проще ли мудрых учителей к себе звать? Ездить никуда не надо будет.

— Самому к ним дешевле получается. Да и юноши и девы знатные знакомятся между собой, это полезно порой бывает. Свою Беату я встретил там!

Они там и девок учат? Хотя разумно, да. От умной бабы и дети тоже умные родятся, вдобавок, если ее одалем управлять оставить, пока сам в море — так она и налог с бондов и лойсингов соберет правильный, и коварный торговец ее не обманет, не обвесит и не обсчитает.

— Учат там и, правда, всему, — продолжал Уильям — Военное дело…

Тут я оживился.

— И девок тоже? Военному делу? — мне стало смешно. Уж на что девы Нурдланда крепки телом, по сравнению с местными девицами, но в буре копий и им делать нечего, мужская это забава.

— Кто платит, того и учат, не перебивай, пожалуйста. Оружие любое: мечи всякие, короткие, длинные, пики и копья, топоры и кинжалы, борьба без оружия; метательного оружия мастера есть, коневодство и конный бой, осадное дело и тактика. Колдовские науки также можно постичь — но это для того, у кого склонность к ним есть…

… А вот это интересно!..

— Счет и письмо, языки всякие, обычаи разных стран, поэзия и стихосложение, — родолжал просвещать меня мой друг — География и астрономия, и очень много еще всего. Платить — две марки в год, по крайней мере, за то, чему отец рекомендовал учиться мне.

— Серебряных? Марки?

Уильям только улыбнулся.

— Раньше со мной верные слуги были, они и деньги держали, платили за все… А на год у меня сейчас с собой есть две марки. Третью, которая на жилое должна была тратиться, я Ульрику отдал…

Хм, да. Проехали.

— И что, заплатил — и учись, чему хочешь?

— Да, — просто ответил мне друг — Или не учись. Главное плати, а дальше дело твое. Но отец приказывал слугам следить, чтобы я посещал занятия.

— И что он для тебя выбрал?

— Кое-что из воинской подготовки, коневодство, счет, языки и письмо, и еще много. Ничего почти интересного… — Уильям снова начал впадать в тяжкие раздумья.

Воинское дело, значит?

Я предложил показать как-нибудь, чему он там успел научиться. Просто потехи ради, чтоб размяться, отвлечься от однообразного путешествия. И уже на следующем привале, на полянке, уже покрытой тенями деревьев в лучах вечернего солнца, он показал свое мастерство.

Борьба без оружия — говорил Уильям — и ночевать на той поляне стало очень комфортно усталому путнику.

Ибо я подмел полянку Уильямом, примял кусты Уильямом и утрамбовал мох Уильямом. Спина и руки у баронского сына оказались довольно крепкими, но это ему не помогло: ибо если ты один из самых мелких дренгов борга (ну ладно, самый мелкий, чего уж таить…), то бороться научиться придется — жизнь заставит. Он, правда, бурчал потом, дескать, нечестно бить его в живот, пинаться ногами и выламывать пальцы, когда он собирается схватить меня за шею. Но ведь бороться — так бороться! И то, по-дружески еще с ним обходился: грязных ухваток, что не дело применять против друга, я знал и умел немало.

Владение мечом — говорил Уильям — но меча у меня не было (а если бы и был, то владел я им все одно неважно).

Он обтесал ножом подходящую палку, я же нашел дубину с комлем на конце (сойдет за секиру), и он показал умения и навыки мечного боя, в первой же сходке попытавшись прямо парировать (!) рубящий удар «секиры» мечом.

Секиру.

Мечом.

Нет слов…

Лучный бой — сказал Уильям — и вот тут я утерся.

Мы укрепили мою комлеватую дубину в трухлявом пеньке, я одел кожаный наруч, отошел шагов на пятнадцать, и из неожиданно тугого Уиллова лука попал в край пенька — срезень по самое оперение ушел в пень. Попал ведь! Ловкость, однако, при мне!

Уилл ухмыльнулся, узрев мою радость, и отошел на максимально возможное расстояние, с которого мишень не загораживали деревья, приготовил стрелы — и я увидел чудо! Клянусь клювом Гуллинкамби, он даже не целился, когда всадил стрелу в рукоять дубины, еще одну в комель (от чего дубину вырвало из пенька и унесло), в середину пня, в левый край пня, в правый край пня, и, до кучи, своей стрелой расщепил мою. Вот так вот — щелк-щелк-щелк, и все мишени поражены так, будто бы он стоял рядом, и втыкал стрелы руками. Пусть проклянет меня Кузнец Несчастий, если кто-то из наших карлов или бондов мог так же, или, хотя бы близко! Воистину это ярл тиса Улля, и змеи щитов ему покорны, похоже, чуть более чем полностью. Да и лук непростой: что пошло на плечи и уши, какая порода дерева, мне определить не удалось, но это явно был не тис, не клен и не ясень. Чей рог пошел на рукоять, тоже было не ясно. На диво тяжелый, тугой и красивый, этот лук явно стоил немало. Вот это — славное оружие, а не то баловство, что я отобрал у незадачливого лукаря, когда вышел из болот к людям.