Гленда Ларк - Та, которая видит. Запах зла

— Блейз, я это знаю. Не забывай, какой у меня нос.

Она фыркнула, недовольная собой.

— Ну да… Впрочем, это и к лучшему: уж очень я расстраиваюсь, как вспомню, что ты разбираешься и в моих запахах… то ли я букет роз, то ли ослиный навоз.

Я засмеялся.

— Ничего подобного. На самом деле ты самое загадочное существо — если не считать, конечно, моих соплеменников. Ты мне напоминаешь их — мы, горцы, привыкли прятать свои эмоции. Вот и ты такая же.

— Ничего удивительного, если вспомнить, в каких условиях я росла. Если нищая побирушка показывает свои чувства, она становится уязвима. Все очень просто. Гораздо лучше крепко держать себя в руках и никогда никому не показывать, что ты чувствуешь. — Блейз переменила тему, прежде чем я сумел что-нибудь сказать: — А как теперь дела у Тора?

— С ним все в порядке, мне кажется. Он все еще слаб, конечно, и слабость сохранится еще какое-то время.

— Он спрашивал тебя о том, каким образом был исцелен?

— Он думает, что это заслуга гхемфов.

— Ты… ты знаешь, каковы мои чувства к нему, верно?

— Как я понимаю, тебе хватает нахальства посоветовать мне соблюдать осторожность в моих собственных романтических чувствах.

Блейз бросила на меня долгий взгляд.

— Удобный инструмент твой нос, Гилфитер, если даже об этом он тебе сообщает.

— Чуткого носа вовсе не требуется, чтобы сказать: вы друг другу не подходите. Я понял бы это и без помощи обоняния.

Блейз вздохнула.

— Да, наверное, ты прав. Мы знаем о своей… несовместимости. Вот мы и решили расстаться.

— Решили?

— Решили раньше и придерживаемся этого решения теперь. Ничего не изменилось и скорее всего никогда не изменится. Его вера — часть его личности, а я никогда не смогла бы разделить ее с ним. — Блейз ушла в себя; должно быть, она искала внутреннюю силу, какое-то утешение. Я позволил своей руке соскользнуть с ее плеча. — А как Дек? — переменила тему Блейз. — Выглядит он ужасно.

— Обычно так и бывает, если человека зверски избить. Нос, разбитые губы и сломанные ребра заживут, синяки скоро побледнеют. Ему больно, но мальчишка старается быть мужественным.

Блейз ласково улыбнулась.

— Это я заметила.

На пристани, когда мы туда пришли, царил хаос, хотя, пожалуй, хаос упорядоченный. Скарри, представительный бородатый мужчина, которому совершенно не подходило его прозвище Торопыга, отдавал приказы, стоя на палубе. По сходням туда-сюда сновали вереницы грузчиков и матросов. Нас уже ждал лопающийся от гордости Дек: ему удалось продать обе лодки за огромные, как он полагал, деньги. Ни один из нас не стал его разочаровывать; да и в самом деле он справился не так уж плохо, если учесть, что жители города страдали от застоя в делах.

— Можно мне на эти деньги купить меч? — с надеждой спросил Дек.

— На меч их не хватит, — ответила ему Блейз. — Впрочем, кое-что я для тебя купила. — Она отвязала от ножен своего меча длинный сверток и протянула Деку. Это оказался меч — своего рода.

— Но он же деревянный! — воскликнул паренек, пытаясь скрыть свое разочарование.

— Уж не думаешь ли ты, что каждый ученик воина сразу начинает тренироваться с настоящим оружием? Я уверена, что в городской страже вас обучали сначала владеть учебными клинками.

— Ну да…

— Я начну учить тебя сразу же, как только заживут твои ребра, — пообещала Блейз. — Я купила два деревянных меча.

Дек попытался выразить подобающую благодарность.

Блейз решила приободрить мальчишку.

— Ох, чуть не забыла: я тебе еще и это купила. — Она протянула Деку пояс с ножнами, из которых торчала рукоять кинжала. — Думаю, тебе это подойдет больше, чем твой нож для разделки рыбы.

Дек расцвел, как маргаритка на солнце, на мгновение лишившись дара речи.

Блейз дернула Дека за ухо — это был самый ласковый жест, который она только когда-либо делала.

— Ты получишь настоящий меч, когда покажешь мне, что умеешь управляться с деревянным. А пока обращайся с кинжалом с осторожностью: это значит, что браться за него ты можешь, только чтобы спасти свою драгоценную шкуру. Понятно?

Дек ухмыльнулся и кивнул.

— Блейз! — Я неожиданно ощутил знакомый запах. — Я чую дастелцев! — Я разглядел маленькую стайку, рассевшуюся на снастях шхуны. Я показал на них Блейз, и тут одна птичка слетела вниз и уселась на швартовую тумбу. Следопыт по команде Блейз тут же улегся на землю и отвернулся.

— Ты Келвин Гилфитер? — знаками спросила птичка; мое имя далось ей с большим трудом.

Я уселся на причал рядом с тумбой и тихо — незачем всем на пристани гадать, с чего это я вдруг начал разговаривать с птицами, — сказал:

— Я Гилфитер. У тебя известие для меня? От Руарта?

— Да. Он сегодня утром отплыл на корабле вместе с цирказеанкой и злым колдуном.

— На «Любезном»?

Птичка кивнула.

— Он просил передать, что будет и дальше следовать за Флейм. Корабль идет сначала в столицу архипелага Ксолкас, а потом на Брет. Руарт сказал, что будет повсюду оставлять для тебя послания у местных дастелцев. И еще он велел передать, что Флейм становится все хуже и хуже. Она стала враждебной по отношению к нему — пытается прихлопнуть, как только он к ней приближается. Руарт сказал, что ты должен поторопиться.

— Спасибо тебе, — сказал я. — Мы выйдем в море, как только сможем.

— Сказал он тебе, кто такой злой колдун? — спросила Блейз.

Птичка снова закивала.

— Мы, дастелцы, живем надеждой. И мы почитаем вас за то, что вы пытаетесь сделать. — Исходивший от птички запах бесконечной печали противоречил ее словам. Меня это заинтересовало, но только мимолетно: я счел, что это не мое дело.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал я.

Птичка склонила голову, и Блейз ответила ей тем же. Обмен поклонами мог бы показаться театральным и глупым, но я почувствовал, что тронут. Я до сих пор часто задумываюсь о том, что сталось с той птичкой и со всеми остальными дастелцами, которые мечтали о родных островах, но, возможно, так на них и не вернулись.

Около полуночи мы вышли из устья Лентяйки, и у меня тут же начался приступ морской болезни. Шхуна совсем не походила на пакетботе его аккуратными каютами, она обычно перевозила товары, а не пассажиров. В трюме было душно, темно и до сих пор воняло — совершенно отвратительно — гуано. Для нас там повесили гамаки, и тем удобства ограничились.

Корабль качало на волнах, и мой желудок откликался на каждый подъем и спуск.

Не говоря никому ни слова, я поспешил к борту и свесился через поручни.

После того как съеденное мной за ужином отправилось в море, я почувствовал себя немного лучше, так что даже смог доползти до укромного укрытого от ветра уголка у подножия мачты и свернуться там клубочком. По крайней мере воздух был свежим. Корпус шхуны скрипел каждой своей доской, как старик, у которого болят все суставы, а над головой в парусах пел ветер.