Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)

Девушка улыбнулась какой‑то очень чувственной и порочной улыбкой, от которой у Юрая мгновенно пробудилось то плотское желание, которое он испытал в трактире у пана Славка, впервые увидав волшебницу и Зборовского.

– Так вот, твое кольцо… Рисунок потоков стихий на нем какой‑то неправильный. Я помню, меня это удивило еще тогда, когда мы его пробудили… Активировали, да. И между струями огня и эфира на твоем кольце чувствуется определенная полость, словно предназначенная для того, чтобы вплести туда еще один поток…

– Хорошо‑хорошо, – нетерпеливо перебил ее Зборовский. – Но пока вы не погрязли в дебрях высокой магии, в которой я ни черта не смыслю: а если пофантазировать? Вот представь, Юрай, что все у тебя получилось. Как это должно выглядеть?

Его преподобие задумался, потом, чертыхнувшись, стукнул кулаком по столу. Под рукой совершенно беззвучно полыхнула зарница.

– Да не знаю я, и никогда не знал! Торвальд, Мэйджи – да пребудет с ними моя светлая память – они как‑то это видели, собирались мне постепенно рассказать… Но я ничего еще толком не успел узнать – ни у них, ни в школе. Видишь, даже колдовская молния у меня – и то не получается, а вам подавай высоты иодайского учения…

– Погоди, Юрай, – вмешалась Энцилия. – Давай примем, что твое незавершенное образование – это плюс, а не минус. Благо, а не зло, потому что над тобой не довлеет прописанная и затверженная наизусть схема пяти потоков. И если уж кто‑то и сумеет увидеть картину мира в новом измерении, то это именно ты, а не я.

– Уговорили, речистые, – рассмеялся Юрай и выпил стакан вина до последней капли. – Хорошо, допустим, мировых стихий стало шесть, а не пять. Тогда вместо пентаграммы мы имеем шестиугольную звезду – звезду дравидов. Но тут хитрость в чем: пентаграмма самосогласована и неразъединима, пять раз пересекая себя саму в пропорции золотого сечения. Шестиугольная же сразу распадается на два треугольника. Можно представить, конечно, что один из них, острием вниз – это мужское начало, светлая сила Армана. Тогда второй треугольник, острием вверх – начало женское, темная энергия Тинктар, сильная в своей слабости. И когда они переплетены…

Перед ним забрезжили какие‑то воспоминания и обрывки разговоров между его наставниками пятнадцать лет назад, но эти воспоминания постоянно ускользали и кружились в непрерывном мельтешении. Торвальд, Мэйджи, Энси, Влад, почему‑то Настёна… Хотя… Вспыхнувшая в его голове идея была сумасшедшей, но по‑своему логичной.

– Так, ребята, а ну‑ка расскажите мне снова, как вы меня нашли!

Зборовский с Энциией переглянулись, девушка покраснела, но все‑таки начала объяснять:

– Влад меня тогда сильно домогался. А как только у меня месячные крови приключились, так совсем разум потерял…

– Нет, нет, спасибо, я все помню, Энси: и как мое кольцо отреагировало, и как вы потом меня по тавернам искали. Но вот сам момент, когда ты почувствовала меня в себе? В какой позе это было?

– В какой, в какой… На четвереньках стояла, Владов хрен во рту держала. – Энси была смущена и от этого перешла на грубоватый тон. – А как он кончать начал, тут сзади ты в меня как войдешь…

– А точно ли это был я, ты уверена? – Юрай на мгновение задумался и потер виски, старательно припоминая давешнюю ночь. – Смотрите, горе‑любовники: я как раз в это время тоже был с одной девицей. Настёной ее зовут. И в той же самой позе: она на четвереньках, а я сзади. И в самый последний миг я ведь увидел призрачную фигуру! Фигуру мужчины, который делал с Настёной то же самое, что ты, Влад – с Энси.

– Так что же, получается, что всё это было только двумя неполными отражениями одного и того же любодейства втроем, которое происходило неизвестно когда неизвестно где? – заинтересованно спросила Энцилия.

– Думаю, что да. Только известно где и известно когда: в Хеертоне пятнадцать лет назад. В мою последнюю ночь с Торвальдом и Мэйджи.

– И ты предлагаешь, Юрай?

– Да. Если мы сделаем это втроем сегодня ночью, то есть определенный шанс на воплощение Мэйджи в тебе, Энси, а Торвальда – в тебе, Влад. Пусть это еще не шестиконечная звезда, но уже ее заготовка.

И Юрай нарисовал в воздухе огненной линией большой косой крест, похожий на букву "Х", а потом соединил между собой его верхние и нижние концы двумя горизонтальными линиями.

– Верхний треугольник – мистический, я – Торвальд – Мэйджи. А нижний – земной: я, ты и ты (он повернулся сначала к Владу, потом к Энси). И если только я сумею совместить в себе оба плана, тонкий и грубый…

– Но ведь это рискованно, Юрай. Подумай хорошенько, чем это грозит: ты можешь просто сойти с ума, навсегда расщепив свой разум надвое!

– Да, могу. Знаю. Но другого шанса не вижу.

– Ну так что, вперед? – спросил барон Зборовский завораживающим и полным вожделения голосом, в котором вампир явно преобладал над человеком. Ему‑то с детства было не привыкать к существованию в двух обликах одновременно, и предстоящее любострастное приключение манило его и влекло до необычайности.

…

Энси лежала распластанной на спине и тихо млела, ощущая, как две пары мужских рук растирают все ее тело, умащивая кожу и распаляя желание. Она была совершенно обнаженной, распахнутой и открытой на этой медвежьей шкуре, брошенной на пол в юраевой спальне, а четыре ладони скользили по ее ногам, бедрам, грудям, предплечьям, щекам… Двадцать пальцев медленно и сладостно проводили по губам ее полуоткрытого рта, по плечам, животу и, наконец, по ее нижним губкам, обычно прикрывающим вход в "нефритовые врата наслаждения", но сейчас широко разверстых и приглашающих. Груди девушки налились тяжестью и теплом, а соски окаменели и поднялись двумя торчащими шипами под прикосновениями двух пар мужских губ.

Энцилия, Владисвет и Юрай предавались своему колдовскому любодейству в пространстве, оконтуренном символами стихий в пяти из шести вершин правильного шестиугольника. Пучок хлебных колосьев обозначал стихию Земли, стакан с вином – стихию Воды; клочок тополиного пуха служил узловой точкой для стихии Воздуха, горящая свеча – для Огня, а благоухающая роза концентрировала своим ароматом самую эфемерную и неуловимую из пяти сущностей – Тонкий Эфир. Шестая же вершина, непосредственно перед входной дверью, оставалась непроявленной и пустой.

Волшебница сдвоенным магическим импульсом придала своим соскам еще больше чувствительности, и теперь они буквально ломились от сладостной боли при каждом прикосновении, особенно в тот момент, когда Влад слегка покусывал их своими острыми вампирскими зубами – теми самыми, которые она вызвала к жизни чуть ранее, предложив ему на ужин окровавленный бифштекс. Но мужчины не спешили, снова и снова разогревая и лаская ее тело, в котором постепенно пробуждалась сила земли. А змея вожделения и страсти – змея Кундалини – шевельнулась в основании позвоночника и начала медленно разворачиваться, сделав первый первый из шести своих полуоборотов и достигнув первого "шаккара" – энергетической точки над лобком. В воздухе раздался низкий удар гонга, и пучок колосьев в вершине магического шестиугольника засветился глубоким вишнево‑красным светом.