Юрий Циммерман - Серебро далёкого Севера (СИ)

Что ж, уже довольно скоро – через пару веков, не более – она достигнет следующего уровня, "Нанизывающей орнаменты", и проследует отсюда в иные края за новым постижением. А пока что Вайниэль сидит в тишине у окна своей горной резиденции. Сидит и проникает взглядом в холодный свежий снег, подсвеченный Большой Луной.

…..

В небольшой горной пещере в двадцати примерно лигах от староэльфийского поселения, напротив, не сыщется сейчас ни холода, ни тишины. Здесь кипит работа – кипит в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Кипит в громадном котле, шкворча и издавая зловоние, а Трор и Рафф лопатками аккуратно подкидывают в этот котел все новые и новые порции кроваво‑красного камня, изредка перемежая их кусками черного самородного угля. Братья похожи друг на друга: оба высокие, тощие, жилистые и с острыми бородками, хотя старший, Трор, чуть выше и плотнее шустрого и суетливого Раффа. На лицах у обоих – копоть, а кожа дряблая и серая: следы долгих лет жизни в пещере и каждодневно вдыхаемых миазмов.

Третий же кобольд, Хайек, занят сейчас тем, что раздувает тлеющие угли под треножником, на котором покоится котёл. Хайек невысок и толст. В отличие от своих практически лысых приятелей, он обильно волосат, и космы у него на голове торчат во все стороны, словно иголки у ежа. К тому же он слеп на правый глаз, и мутное бельмо – это первое, что замечаешь в его облике. Но левым глазом он видит превосходно, и поэтому пристально вглядывается сейчас в клокочущую массу. Принюхавшись, остается чем‑то недоволен и аккуратно подсыпает в котел щепоть известкового порошка из мешочка, который висит у него на поясе. Из всей троицы он – самый опытный, и именно ему решать, когда варево будет готовым.

– Пора, братцы! – провозглашает артельный старшина. Он тушит огонь под треногой, и все трое, натянув толстенные рукавицы, осторожно наклоняют раскаленный котёл и выливают его содержимое в широченную кадушку, на две трети заполненную белейшим снегом. Плеск, шипение и влажный вонючий дым немедленно заполняют всю пещеру. Наконец, муть развеивается и Хайек, подойдя к кадушке, внимательно вглядывается в ее содержимое. И, заприметив сквозь талую воду желанный металлический блеск, злобно хохочет своим низким голосом:

– Ха‑ха‑ха, попались, людишки! Рудокопы паршивые, старатели поганые… Не будет вам нынче ни серебра, ни золота – все в обманку уйдет!

…..

"Ах, что мне то золото, что серебро? – неспешно и лениво размышляет Айюль‑ханум абу‑ль‑Бахрави, пока два мускулистых, до черноты загорелых прислужника в четыре руки разминают и массируют ее распаренное обнаженное тело. – Все алмазы и рубины, все шелка и пряности подлунного мира – лишь прах и пыль под стопой Армана, творца и вседержателя нашего!"

Презирать мирские богатства не составляет для ханум ни малейшего труда. "Не в деньгах счастье, когда их много", гласит народная мудрость, а уж ей, старшей дочери правителя аль‑Баххара, крупнейшей провинции шахварского халифата, стесненности в средствах испытывать отроду не приходилось. И теперь она продолжает философствовать о бренности суетного мира, одновременно нежась в крепких и уверенных мужских руках.

Воистину, ночь большого полнолуния – это самим Арманом предназначенное время для полного очищения. Как духовного, так и телесного…

(…а загорелые пальцы и розоватые ладони тем временем втирают ей в кожу благоухающее розовое масло…)

Айюль – настоящая красавица, по шахварским меркам, хотя снобы и выскочки при дворе Эскуадора или Хеертона навряд ли сочли бы ее привлекательной. Но здесь, на юге, ценится именно такая красота: девушка упитанна и полна – полна жизненной силы и энергии, полна желания и неги. Ее покатые округлые плечи белы и нежны, глубокая ложбинка между тяжелыми, сочными грудями завораживает и манит, а тугие ягодицы и полные бедра сулят бездну наслаждений. Приветливое округлое лицо оторочено черными, как смоль, волосами и бровями. Столь же черен и цвет ее глаз, а маленький изящный носик и пухлые алые губы довершают лик, достойный легендарных небесных дев. Недаром покои в губернаторском дворце просто ломятся от лаковых миниатюр, эмалей и камей с портретами "луноликой гурии Баххара", какой ее прославили на весь халифат многочисленные поэты и художники.

Нет, все‑таки сегодяшней ночью и тело, и душу следует сохранить в чистоте. Так что, ребята, вашими крепкими стояками, вашим желанием и вашим семенем я сполна полакомлюсь как‑нибудь потом. А на остаток этой ночи у меня – другие планы.

И Айюль‑ханум небрежным жестом отсылает прислужников прочь.

…..

"Планы, планы, планы… Ох уж мне эти планы!"

Его превосходительству Филофею, ректору Е.И.В. Университета Высокой и Прикладной Магии, в эту ночь не спится. Неразбериха последних недель вымотала все нервы: планы учебные, планы исследовательские, планы занятости преподавателей… Заместитель декана Школы Отражений и Воплощений нашел себе тепленькое место при дворе и собирается уходить; кого поставить теперь на его место – совершенно непонятно. Несколько аспирантов из Школы Стихий и Элементов одновременно заболели тяжелейшим гриппом, который не берет никакая магия и никакие лекарства – и кто теперь должен вести занятия у студентов‑младшекурсников, спрашивается? А почтенных лет доцентша с отделения Потоков ни с того ни с сего вздумала рожать – это в ее‑то годы! И опять‑таки нужна замена…

Устав ворочаться с боку на бок, Филофей встает с кровати, укутывается поплотнее в теплый халат и идет из спальни в домашний кабинет. Там, в шкафчике, хранится едва начатая бутыль "Настоя семнадцати трав". Ректор опрокидывает первую стопку не присаживаясь, тут же наливает вторую и, подойдя с ней к тяжелому "академическому" столу, устраивается в любимом кресле.

"Ну себе‑то хоть не ври, старина! Тебя же сейчас не все те планы беспокоят, а только один‑единственный. Решающий."

Сегодня, в ночь Большого Полнолуния и в уединенной тишине, стоит наконец всерьез поразмыслить о том главном плане, который вот уже несколько лет вызревает в голове Филофея. Ректорскую мантию он уже давно перерос, пора становиться верховным магом Вестенланда. Да, дружище Филофей, ты этого достоин! Остается только найти слабые места в позиции Мальгариона и заручиться поддержкой остальных постоянных членов Конклава. Ну, со слабыми местами понятно: либеральные замашки Верховного Мага Вестенланда не только привели к совершеннейшей разболтанности и непочитанию старших, которые махровым цветом расцвели в последнее время в местном сообществе магов. Гораздо важнее, что это либеральничанье успело набить оскомину многим и многим при императорском дворе, так что отставка нынешнего архимага будет воспринята с пониманием. А повод найдется всегда. Взять хотя бы ту же историю с помилованием Юрая… Надо будет все‑таки усточнить, что же с ним произошло тогда в Малой Роси и жив ли он пообще.