Александра Лисина - Мэтр

На возвышении лежал мальчишка, вернее, уже почти юноша, если судить по едва заметному пушку на смертельно бледных щеках. Обнаженный. Невероятно худой, даже истощенный. Распластанный на камне, как беспомощная лягушка на столе вивисектора. Его руки и ноги были прикручены ремнями к вбитым по краям постамента штырям. Голова запрокинута назад и надежно зафиксирована железным обручем. Живот вспорот. Сизые внутренности безжалостно вынуты и аккуратно разложены рядом, точно по секторам тщательно вычерченной вокруг тела гексаграммы. На тощей груди виднелись засохшие бурые разводы, которые, если получше присмотреться, складывались в сложные руны. А слева, как раз там, где навеки застыло некогда полное сил сердце, торчала рукоять ритуального кинжала, от которого во все стороны тонкой светящейся паутиной расходились те самые нити, что привели меня в такой восторг.

Поверьте, я не сентиментальный старик и не трепетная барышня, которая может при виде крови с тихим стоном осесть на пол, выразительно прикрывая глаза руками. Я многое видел за свою долгую жизнь. В том числе замученных насмерть невольников. Распятых за малейшую провинность слуг. Убитых. Просто умерших. Воскрешенных и снова убитых. Я видел трупы детей, погибших от истощения; женщин, подвергнувшихся жестокому насилию; и даже мертвых ближайших родственников, которым сильно не повезло по жизни и которых, к сожалению или счастью, у меня уже не осталось.

Я также видел, как медленно и мучительно умирал мой учитель, день за днем теряющий не только силы, но и надежду. Видел, как еще более мучительно умирал мой ученик, который не оправдал нашего общего доверия. Более того, сам стоял у секционного стола и хладнокровно вскрывал ему вены. Но мальчишка, ни в чем не повинный мальчишка, единственная беда которого заключалась в том, что он имел несчастье родиться в семье некроманта… Та самая пресловутая чистая душа, в поисках которой многие проводят целые столетия, и совсем юное, полное сил тело, что скрывает так много доступной, невероятно легкой для усвоения энергии.

Тело, еще не ставшее мертвым, но уже переставшее быть живым. Остановленное в самый миг умирания. Навеки застывшее на границе между жизнью и смертью. Но при этом обреченное на бесконечные муки. С небьющимся сердцем и еще трепещущей, прикованной к нему душой, растянутой между светом и тьмой как тонкая связующая ниточка. А по ней как по руслу высохшей реки с той стороны беспрерывно текла украденная энергия.

Признаться, при виде такого источника у меня впервые за много лет что-то екнуло в груди. Не от жутковатого зрелища запавших щек и провалившихся внутрь, бешено двигающихся под закрытыми веками глазных яблок, не от вида беззвучно распахнутого рта, откуда не доносилось ни крика, ни даже короткого вздоха, а от внезапного осознания того, что столь красиво вещавший о своей нелегкой судьбе барон посмел поднять руку на своего… сына, наверное? Ведь только родная кровь могла дать ему такой поразительный отклик. И только ею он мог так легко повелевать.

Мне, по воле судьбы не успевшему зачать собственного ребенка и в силу былой одержимости не умевшему даже толком выкраивать время на женщин, было дико видеть проявление такой чудовищной практичности.

Родная кровь… что может быть дороже?!

Конечно, мэтры бывают жестокими и равнодушными. Мы почти всегда невозмутимы, нечеловечески спокойны, хладнокровны и абсолютно безжалостны при проведении обрядов. Этого требует от нас наша профессия. Так нас воспитывают с детства, годами приучая терпеть свою и чужую боль. Поэтому мы никогда не смотрим в глаза своих добровольных или обреченных на это правосудием жертв. Не думаем о том, кем они были и за какие прегрешения попали в темницу, чтобы потом лечь на стол некроманта. За нас все решала королевская воля и воля Совета. А все наши жертвы, по крайней мере, мои жертвы, не имели ничего общего с тем, что я видел сейчас.

Этого я никогда не смогу понять. И принять, наверное, тоже не сумею. Хотя бы потому, что за последние пятьдесят лет успел о многом подумать и самым решительным образом пересмотреть свои давние заблуждения.

Непроизвольно замерев напротив жертвенника, я стиснул кулаки. Какое-то время невидящим взглядом смотрел на обреченного мальчишку. Затем услышал быстро приближающийся звук клацающих по полу когтей. С трудом очнулся. Наконец принял решение и, резко наклонившись, рывком выдернул из окровавленной груди чужой кинжал.

Мальчик тут же обмяк. Его шея расслабилась, исхудавшие руки застыли уже навсегда. Многочисленные энергетические нити, исходящие из покрытой бурыми разводами рукояти, тут же поблекли. А когда я мстительно сжал ее в кулаке и, высушив до дна, шарахнул о ближайшую колонну, окончательно угасли.

— Вот так, — мрачно обронил я и обернулся на звук шагов, впервые за долгое время чувствуя нечто, смутно похожее на ненависть. — Вот теперь, господин барон, мы наконец поборемся с вами на равных…

Остатки кинжала я уничтожил тут же, мстительно прошептав короткое разрушающее заклятие, из-за которого тончайшее, покрытое сложным рисунком рун лезвие истаяло в моей руке, словно дым, не оставив после себя ни праха, ни пепла, ни даже крохотной пылинки.

Да, вопреки голосу разума я использовал запретное знание, сохранившееся, вероятно, только в архивах АВМ. Но мне, если честно, было глубоко наплевать, что по данному поводу мог сказать Совет. Главное, что это освободило душу прикованного к алтарю мальчика и ослабило убившего его некроманта. А все остальное не имело значения.

По той же причине я не стал дожидаться, пока хозяин кинжала приблизится на расстояние удара, а впервые за последние пятьдесят лет позволил трансформе взять верх и добровольно устранился от процесса управления телом, ничуть не сомневаясь, что она справится лучше, и справедливо рассудив, что в моем нынешнем состоянии это будет самый разумный выбор.

Надо сказать, трансформа изначально создавалась так, чтобы в случае непредвиденной ситуации суметь взять контроль над большинством жизненно важных функций моего сложно устроенного организма. Ну, например, если хозяин вдруг потеряет сознание, его душа вылетит из искусственного тела или, что гораздо неприятнее, он сойдет с ума.

Оставшись без «руководства», трансформа должна была самостоятельно сориентироваться и, исходя из внешних условий, начать действовать максимально эффективным образом, будь то простое бегство от заведомо более сильного противника или же смертельный бой, в котором оставался малейший шанс на победу.