Брендон Сандерсон - Сокрушитель Войн

– Твое дыхание... – начал он, пытаясь вытянуть немного дыхания для нападения, но трое мужчин схватили и убрали его руку. За несколько секунд он оказался связан пробужденной веревкой. Его плащ все еще боролся с тремя противниками, которые пытались его разрезать, но сам Вашер был обездвижен.

Кто-то вышел из комнаты слева.

– Дент, – сплюнул Вашер, пытаясь освободиться.

– Мой дорогой друг, – произнес Дент, кивая одному из своих подручных, известному как Тонк Фа, чтобы тот двинулся по коридору к комнате королевы. Дент опустился на корточки рядом с Вашером. – Очень рад тебя видеть.

Вашер опять сплюнул.

– Вижу, ты красноречив, как всегда, – вздохнул Дент. – Знаешь, что в тебе самое лучшее, Вашер? Твоя незыблемость. Предсказуемость. Полагаю, в некоторой степени и я такой же. Трудно жить так долго, как мы, и не обзавестись стереотипами, а?

Вашер не отвечал, хотя пытался кричать, когда несколько человек затыкали ему рот кляпом. Он с удовлетворением заметил, что уложил добрый десяток противников, прежде чем им удалось его остановить.

Дент посмотрел на павших солдат.

– Наемники. Хорошая плата оправдывает любой риск.

Он произнес это с огоньком в глазах. Встретившись с Вашером взглядом, он откинулся назад и утратил приветливость.

– А для меня платой всегда был ты, Вашер. Я должен тебе. Хотя бы за Шашару. Мы целых две недели прятались во дворце, зная, что в конце концов добрая принцесса Вивенна пошлет тебя спасать сестру.

Тонк Фа вернулся со свертком. Кровь Ночи.

Дент посмотрел на меч и сказал, поморщившись:

– Выброси его подальше.

– Не знаю, Дент, – ответил Тонк Фа. – Я склонен думать, что нам следует его оставить. Он может оказаться очень полезен...

В его глазах начало загораться вожделение, желание обнажить Кровь Ночи и использовать его. Чтобы уничтожать зло. Или, на самом деле, просто уничтожать.

Дент встал и убрал сверток подальше, а затем отвесил Тонк Фа подзатыльник.

– Ой! – вырвалось у Тонк Фа.

Дент закатил глаза.

– Перестань скулить, я только что спас тебе жизнь. Пойди проверь, как там королева, и прибери этот бардак. Я сам позабочусь о мече.

– Ты всегда такой гадкий, когда рядом Вашер, – проворчал Тонк Фа, уходя.

Дент тщательно замотал Кровь Ночи. Вашер наблюдал за ним, надеясь увидеть в глазах Дента вожделение. К сожалению, Дент обладал слишком сильной волей, чтобы поддаться мечу. Меч находился у него почти так же долго, как и у Вашера.

– Уберите всю его пробужденную одежду, – распорядился Дент, собираясь уходить. – Затем подвесьте его в той комнате. У меня с ним будет долгая беседа о том, что он сделал с моей сестрой.

Гимн Света с чашей вина в руке сидел в одном из богато убранных покоев своего дворца. Несмотря на поздний час, слуги сновали туда-сюда, нагромождая мебель, картины, вазы и маленькие статуэтки. Все, что можно перенести.

Богатства складывали в кучи. Гимн развалился на диванчике, не обращая внимания на пустые обеденные тарелки и разбитые чаши, которые он отбросил, чтобы их убрали слуги.

Двое слуг внесли красный с золотом диван и прислонили его к стене рядом со сваленными в кучу ковриками. Гимн проследил за тем, как они уходят, и опустил чашу с остатками вина. Уронив пустую чашу на пол к остальным, он потянулся за другой, наполненной. Слуги, как всегда, держали ее наготове.

Он не был пьян. Для него это невозможно.

– У тебя было когда-нибудь такое чувство, – промолвил Гимн, – словно что-то назревает? Нечто масштабное? Подобно картине, от которой ты можешь видеть лишь угол, как бы ни скашивал глаза и не изучал ее?

– Каждый день, ваша милость, – ответил Лларимар.

Он сидел на табурете рядом с диваном Гимна. Как всегда, он спокойно наблюдал за происходящим, хотя Гимн чувствовал, что жрец не одобряет то, как другая группа слуг сваливает в угол мраморные фигурки.

– Как ты с этим справляешься? – спросил Гимн.

– Ваша милость, я верю в то, что кто-то понимает.

– Надеюсь, не я, – заметил Гимн.

– Вы часть этого. Но это гораздо больше, чем вы.

Наблюдая за тем, как заходят еще слуги, Гимн нахмурился от своих мыслей. Скоро комната будет настолько заполнена барахлом, что слуги не смогут входить и выходить.

– Это странно, не так ли? – произнес он, указывая на стопку картин. – В таком порядке больше ни одна из них не выглядит прекрасной. Когда ты складываешь их в стопку, они кажутся просто хламом.

Лларимар поднял бровь.

– Ценность чего-то зависит от того, как с этим обращаются, ваша милость. Если вы воспринимаете эти предметы как хлам, они им и будут, невзирая на то, что кто-то другой за них заплатит.

– В чем-то это урок, не так ли?

Лларимар пожал плечами.

– Я жрец, между прочим. Мы склонны читать наставления.

Гимн фыркнул и махнул рукой на слуг:

– Довольно. Можете идти.

Слуги, смирившиеся с тем, что их прогонят, быстро покинули комнату. Гимн Света и Лларимар остались вдвоем среди нагромождений предметов роскоши, стянутых в эту комнату из других частей дворца.

Лларимар осмотрел кучи.

– В чем смысл всего этого, ваша милость?

– Вот что я значу для них, – сказал Гимн, отпивая глоток вина. – Для людей. Они отдают мне свои богатства. Жертвуют дыхания своих душ, чтобы я жил. Я предполагаю, что многие даже умрут за меня.

Лларимар молча кивнул.

– И, – продолжал Гимн, – все, чего от меня ожидают в этот момент, – решить за них их судьбу. Пойдем ли мы воевать или останемся жить в мире? Что ты думаешь?

– У меня есть аргументы в пользу обеих сторон, ваша милость, – сказал Лларимар. – Легко сидеть здесь и порицать войну в соответствии с общими принципами. Война ужасная, ужасная вещь. И все же похоже на то, что многие величайшие достижения в истории не случились бы, если бы не военные действия, как это ни прискорбно. Даже Всеобщую войну, нанесшую так много разрушений, можно расценить как основу современной власти Халландрена в регионе Внутреннего моря.

Гимн кивнул.

– Но, – продолжал жрец, – напасть на наших собратьев? Вопреки тому, что нам говорят, я не могу избавиться от мысли, что вторжение – это чересчур. Сколько жертв, сколько смертей мы должны допустить, только чтобы показать, что на нас нельзя давить?

– И что бы ты решил?

– К счастью, я не должен решать.

– А если бы тебя заставили? – спросил Гимн.

Лларимар помолчал. Затем осторожно снял с головы большую митру, открывая редеющие черные волосы, слипшиеся от пота, и отложил церемониальный головной убор в сторону.

– Я говорю с тобой как друг, Гимн, не как твой жрец, – тихо начал Лларимар. – Жрец не может влиять на своего бога из опасения нарушить будущее.

Гимн кивнул.

– И как друг, – продолжал Лларимар, – честно признаюсь, что мне трудно решить, что делать. Я не принимал участия в спорах на арене.