Антон Ермаков - Авалон:Хроники бессмертных

Антон возвратился вслед за ней в комнату; постоял на пороге, словно оглушенный, поднял валяющийся на полу табурет, сбитый Евгеном. Ему запоздало пришла в голову мысль, что вообще-то они должны были попытаться Женю задержать, чтобы он явился пред Советом Маханаксара. Но теперь уже слишком поздно…

Как много, оказывается, может произойти в жизни всего за несколько минут. Как многое может измениться, — измениться неизбежно и навсегда. Необратимость происходящего пугает и не дает покоя ни душе, ни сердцу.

Антон посмотрел на Настю. Та подняла на него свои заплаканные глаза, всмотрелась, а потом словно груз нечеловеческой боли придавил её вниз, и она, согнувшись, прижала ладони к лицу, испустив жалобный, полный отчаяния и безнадежности стон. Её рыдания заполонили собой пространство комнаты, и в тот же миг все стеклянные дверцы шкафов и стеллажей взорвались мириадами осколков, точно внутри них были спрятаны бомбы. Разлетелись прозрачные статуэтки на полках, разбилась хрустальная ваза на подоконнике. Лопнули кружки в серванте и расписные блюдца с тарелками — всё рвануло вдребезги.

Куски стекла, хрусталя, фарфора полетели во все стороны, разрезая и рассекая шторы, занавески, обивку диванов и кресел. Антон, едва успев отскочить, почувствовал, что пару стекляшек ранили его щёку. А Настасья, каким-то чудом невредимая, но умирающая от безысходности душевной боли, сидела посреди этого хаоса, и летающий водоворот из битого стекла, не опадая, кружился и ревел вокруг неё, вторя её стенаниям и разлетевшемуся только что, как и эти осколки, несчастному сердцу…

— Машка!

Малиновская остановилась, подняла голову и заозиралась по сторонам, чтобы разглядеть, кто её зовёт. Она настолько углубилась в собственные мысли и размышления, что не смотрела вокруг и потому даже не заметила, что во дворе её дожидаются друзья: на лавочке посреди оплывших и почерневших сугробов, окруженные горами выползающего из-под снега мусора, сидели Слава, Семён, Таня и Бирюк. Маша свернула с более-менее хорошо расчищенной дороги к подъезду и, перепрыгивая через многочисленные лужи и ручьи, добралась до них.

— Привет! — она вяло помахала рукой и устало поставила большой пакет на краешек скамейки. — Вы чего в такую грязь забрались?

— Это было единственное свободное место, где можно спокойно посидеть, — почему-то слегка недовольно объяснил ей Слава.

— Ну, как она? — без ненужных предисловий сразу спросила Татьяна. Речь шла, разумеется, о Насте: уже на следующий день ребятам были известны все подробности произошедшего (а Малиновской и того раньше — в тот же вечер, когда она принесла запасные ключи). Разумеется, самую суть истории знали лишь те, кому и положено было об этом знать — до ушей посторонних не добралось ни единого лишнего факта.

Конечно же, соседи по лестничной клетке, имеющие смежные с Настиной квартирой стены, всё-таки заподозрили неладное: они не могли не услышать того, как Настасья в едином нервном порыве перемолола на куски большую часть стеклянных вещей, находившихся в тот момент в комнате, но Антону удалось разрулить ситуацию, сказав, что это всего лишь семейное недоразумение — с кем, мол, не бывает. И вроде бы все особо любопытные уши оказались этими объяснениями удовлетворены; по крайней мере, лишних вопросов ни у кого больше не возникло, да и особенно большой огласки во дворе эта история не получила.

— Второй день плачет и никак не может успокоиться, — грустно сообщила друзьям Малиновская, озадаченно почесывая затылок. — Я уж и ума не приложу, как её успокоить: все глаза красные, опухшие, на человека не похожа — просто беда! Ничего ей не интересно, ничего не хочет. То одно ей подсовываю, то другое — посылку папину даже вместо неё распаковала, он там столько всякого-разного прислал — так нет, от всего нос воротит. В глубокой депрессии наша Настюха, короче говоря.

— Что же делать? — как-то немного беспомощно спросил Семён.

— Вот, заходила в аптеку, купила успокоительных, — Маша кивнула на свой пакет. — Да в продукты ещё зашла, набрала всякой ерунды, которую особенно готовить не нужно. Все равно Настька сейчас не в состоянии что-либо там стряпать.

— Но ей хоть немного лучше? — уточнил Бирюк.

— Получше, конечно, чем вчера, — хмыкнула Машка, разглядывая веселящихся соседских ребятишек, которые недалеко от них пускали в луже собственноручно сложенные из фантиков корабли. — Если это можно назвать улучшением. Вчера-то вообще караул был: с нею практически целый день Антон просидел, пытался как-то помочь, а сегодня он не смог — дела: и в институте необходимо быть, и по работе его чего-то там вызвали, поэтому в этот раз пары пришлось прогулять уже мне.

— То-то я смотрю, я тебя сегодня в столовой не видел, — как бы между прочим заметил Славик.

— Ну да, — как-то немного отвлеченно согласилась Малиновская. — Просто Антон сказал, Настю бы нежелательно сейчас одну оставлять — вот и дежурим по очереди. — объяснила она.

— Почему это? — не понял Слава.

— Она… как бы это сказать… — Маша немного замялась, но потом продолжила: — Антон прочитал её мысли… Короче говоря, он боится, чтобы Настя с собой что-нибудь не сделала.

— Даже так? — округлила глаза Таня. — Что, всё настолько серьёзно?

Маша кивнула.

— Нет, ну я не могу — нашла по кому убиваться! — Таня встала с лавочки, рассерженная, и даже начала притоптывать ногой, настолько её возмутила вся ситуация. — Ладно бы там красавец писаный был, или миллионер, или я даже не знаю, что ещё. А так ведь — ничего особенного, да и характер-то какой ужасный — тьфу! — я бы, наверное, давно такого придушила! И за что она его полюбила?

— Разве люди любят друг друга за что-то? — неуверенно спросила Маша. — Я всегда считала, что любят просто так… просто потому, что сердце выбрало. Вот ты Вову разве любишь за что-то определенное?

— Да, вот мне тоже интересно! — мгновенно оживился Бирюк, и внимательно посмотрел на Таню.

— Ну, мы с Вовой просто созданы друг для друга, — безапелляционно заявила Танька. — Так что тут и спрашивать нечего. К тому же, у нас и в помине не бывает таких скандалов, какие были…

— Ой, только давайте не будем разводить ванильные сопли! — поморщился Славик. — Терпеть не могу все эти обсуждения: кто, чего, да отчего.

— Это потому, что сам ты чёрствый, как сухарь, — Малиновская показала ему язык. — Ладно, ребята, я побегу — всё-таки Настька там одна, не хочу надолго её оставлять. А то надумает сейчас себе новых проблем — в одиночестве-то…

— Да и мы, пожалуй, пойдём, — Бирюк поднялся с лавочки, а следом за ним и все остальные.

— Ты уверена, что не нужна наша помощь? — уточнила Таня у Малиновской, обнимая потянувшегося к ней Вову.