Максим Сиряченко - Чумные

«Вот это реакция. Я что, умудрился ее обидеть?» — подумал Филипп. Чувства того, что он сделал что-то неправильно, не возникло. И обиды девушки он тоже не чувствовал, было что-то другое. Было что-то в ее лице и глазах, когда она отвернулась. Лекарь попытался вспомнить этот мимолетный образ. Неужели сожаление? Стыд? Близко, очень близко.

За раздумьями он пропустил момент, когда Ванесса вновь поровнялась с ним. Лекарь заметил ее, только когда на краю зрения увидел прядь ее густых смолисто-черных волос. Еще недолгое время она шла рядом с ним молча. Когда заговорила, в ее голосе больше не было тех хорошо заметных капель дерзости.

— Извините. Я не хотела вас обидеть.

— Обидеть? — Он посмотрел ей в глаза, сверкнув на солнце стеклышками маски. На этот раз Ванесса не пыталась скрыть своих чувств, и было видно, что ей стыдно и она извиняется.

— Я не нарочно, правда. И, ради всего, не думайте, что отец меня ничему этому не научил. — Она снова отвернулась, чтобы спрятать вспыхнувшее в темных и холодных глазах смущение. — Он хороший человек, интеллигентный, прекрасный отец.

«Ага, так вот, в чем дело. — Понял Филипп. — Она стыдится того, что выставила Солта в моих глазах плохим отцом и невежей. Что ж, не буду ее разочаровывать».

— Я знаю. Мы были с ним знакомы долгое время.

— В самом деле? Он никогда не упоминал о вас.

Филипп почувствовал, как что-то тонкое и острое кольнуло его в сердце.

— Он тогда был адмиралом, я — лекарем при дворе. Мы редко пересекались, и, тем не менее, я успел хорошо его узнать, и знаю, что он обучил бы свою дочь хорошим манерам. Потому я удивился, когда увидел ваше развязанное поведение.

— Извините. Я правда не нарочно.

— Верю. Один вопрос: если не нарочно, если вы знаете этикет и вежливость вам не чужда, как я только что убедился, почему вы повели себя так распущенно?

— Привычка. — Она неожиданно улыбнулась краями губ. Улыбка вышла приятной, хоть и была слабой. — Знаете, этикет и манера общения — он как акцент. В разных местах, как в странах, он разный, в каждом свой. А человек ведь во всем старается быть похожим на других. Я как иностранец, приехавший в неродную страну надолго. И когда иностранец долго живет в другой стране, он и сам не замечает, как его акцент меняется, становится таким же, как и у других жителей того места. Вот и с этикетом и манерой речи так же. Живешь при дворе, или хотя бы в хорошем городе — говоришь культурно, как знать. Живешь с бандитами — говоришь, как они. А если со свиньями, то по-свински.

— Интересное наблюдение. Много объясняет.

— Вы правда на меня не злитесь? Ни на меня, ни на отца?

«Да что со мной такое? — Разозлилась на себя Ванесса. — Сколько уже можно у него спрашивать! И почему мне так важно, каким он считает меня и моего отца? Как будто мне с ним остаток жизни жить…» — Подумала девушка, почувствовав, что злость ее вышла откровенно слабой. Она снова взглянула на Филиппа. Но на этот раз не куда-то за его плечо, мимо него, а в стеклышки маски, в глаза, которые прятались за ними.

Лекарь столкнулся с ней взглядом, и только сейчас понял, что глаза у нее совершенно необычные. Сначала цвет показался алхимику простым голубым, может, несколько темным, и поэтому отталкивающим. Однако теперь Филипп по-настоящему видел, что это за цвет глаз. Цвет воды Ледяного моря на глубине. Он так же менялся от голубого к темно-синему, почти черному, был таким же холодным, как это море, льдины которого погубили не один десяток кораблей. И так же затягивал вглубь.

— Нет, не злюсь. Ни на вас, ни тем более на вашего отца. Так, стало быть, ваша развязная манера вести разговор — влияние деревни?

— Скорее уловка, которой хорошо отваживать излишне любопытных и тех, кому хватает смелости свататься ко мне. — Она коротко усмехнулась. То ли презрительно, то ли грустно. — Впрочем, и то, и другое. Это уже вошло в привычку.

— Понимаю. Надеюсь, мне не придется провести здесь столько дней, чтобы колкость и развязность стали моими привычками.

Ванесса тихо и коротко посмеялась. Нил шел сзади и слушал их разговор, не вмешиваясь. Положение духа у него было не самым лучшим, и не только из-за болезни Солта. Ванесса сперва разговаривала с Филиппом колко, как всегда, и это было приятно Нилу, который лекарю не слишком доверял и не испытывал к нему симпатий. Но его подруга становилась все любезней с каждой секундой, даже на какое-то время вовсе забыла про него, и от этого Нила колола ревность. Он понимал, что его чувства низки и безосновательны, но ничего не мог с собой поделать.

— Вы здесь надолго?

— Пока не найду лекарство от чумы.

— А если болезнь все-таки неизлечима? Что тогда?

— Нет неизлечимых болезней. На каждую найдется управа, и если ее нет на Большой земле, в Десилоне и других государствах, она есть здесь.

— С таким настроем вы точно его найдете. — Улыбнулась она в ответ.

Остаток пути до корабля прошли молча.

Разговор на отвлеченную тему несколько снял напряжение с Ванессы. До пристани она шла уже без того страха, который охватил ее на пороге после слов незнакомого лекаря. Впрочем, она все еще не знала о нем ничего, кроме того, что он лекарь при дворе короля и знаком с ее отцом. Остальное было для Ванессы тайной, покрытой мраком, который не спешил рассеиваться. Она все еще испытывала к незнакомцу легкое недоверие, но вместе с тем чувствовала, что в Филиппе есть какая-то исключительность. Она проявлялась в нем во всем: в манере разговора, легком южном акценте, его одежде… Филипп слишком отличался от жителей Зеленого берега, он был как будто из другого мира, лучшего мира. Эта исключительность была настораживающей и вселяющей доверие одновременно, так что Ванесса сама не могла понять, чего ей больше хочется — держаться подальше или разговориться с ним о чем-нибудь. Поэтому решила совсем немного подождать.

Стоило пристани показаться из-за домов, как шаткое спокойствие улетучилось. Ванесса, увидев причал и фрегат, почувствовала растущий страх и беспокойство, почти такие же сильные, как те, что разбудили ее утром. Она оглянулась на Нила — тот шел, глядя на корабль. То же напряжение и страх отражались на его лице и в глазах. Девушка была готова поспорить, что и Филипп ощущает примерно то же.

Толпа на пристани рассеялась. Не исчезла и не разошлась, а именно рассеялась — люди, удовлетворенные тем, что они увидели на прилавках, купили, обменяли или продали, быстро покидали тесное скопление у скромного торгового ряда и шли в другое, менее людное место на пристани. Она уже успела превратиться из торговой площади в место, где люди собирались после всех дел обсудить свои дела, проблемы и радости — покупки, цены, новые товары, сам факт того, что «Гордый» наконец-то навестил их. Ванесса шла через значительно поредевшую толпу людей вслед за Филиппом. Она не видела никого из них и не слушала, о чем они говорят, настолько девушкой овладел страх увидеть что-то ужасное в каюте своего отца. Люди замечали Ванессу, оборачивались ей вслед, что-то говорили ей. Какой-то крестьянин попытался заговорить с ней о своей больной корове.