Максим Сиряченко - Чумные

Нил почувствовал, как стыд заливает его изнутри — он терпеть не мог врать и не соврал бы, если бы не чувствовал опасности, грозящей Ванессе. Однако следующие слова Филиппа прогнали это чувство вместе с крупными сомнениями, и заменили его страхом и волнением.

— Впрочем, я понимаю ваши подозрения, и не могу винить вас, ведь вы желаете самого лучшего Ванессе, поэтому так поступаете. Вы думаете, что я не тот, кем назвался? Напрасно. И из-за книги я ни ее, ни вас преследовать не буду. Я лекарь, а не инквизитор. Скажу начистоту, чтобы унять все подозрения и недомолвки: отец Ванессы, капитан Солт, очень плох. Ему нужна помощь лекаря, знакомого с местными травами. Ему вообще нужна любая посильная помощь, в том числе и ваша, юноша. А теперь идемте, показывайте дорогу, и советую ускорить шаг. Капитану только временно лучше, каждый час на счету.

— Хорошо. — Поспешно кивнул Нил и быстрым шагом направился к главной дороге, увлекая за собой лекаря. Все вопросы и оставшиеся недомолвки как-то разом показались ему незначительными.

В течение нескольких минут никто из них не собирался продолжать разговор. Филипп был слишком серьезен, даже несколько мрачен, хоть всех его чувств не было видно под маской. Зато они хорошо ощущались — идущий рядом с ним Нил чувствовал, что лекарь весь напряжен, над ним как будто повисла тяжелая серая туча, в любой момент готовая громыхнуть молнией. Сам Нил терзался, потому что ему совестно было снова заговорить с человеком, который уличил его в умышленной лжи. Однако его волновало то, что случилось с капитаном, ведь он был отцом Ванессы, самым важным человеком для нее. Все то время, пока они шли молча, Нил думал, стоит ли ему спрашивать или лучше подождать, пока все само выяснится. Да и захочет ли этот лекарь делиться тайнами с тем, кого поймал на вранье? Но юноша был близок с Ванессой, близок достаточно, чтобы несчастье ее отца затронуло его душу. В конце концов, когда они уже шли по главной дороге между рядами домов, Нил решился, мысленно укоряя себя и считая, что ничем хорошим его вопрос не кончится.

— Филипп, вы… — Осторожно начал он, стараясь вместе с первыми словами отбросить последние сомнения. Мертвенно-бледная маска лекаря повернулась к юноше с этими словами, и тот снова почувствовал робость. Мысль о героях романов, промелькнувшая у него в голове достаточно явно, придала ему недостающих сил и смелости. — Вы расскажете мне, что с ним произошло?

Несколько секунд Филипп молчал, и было слышно, как мокрая земля чавкает под подошвами обеих мужчин. Тогда этот звук показался Нилу очень громким.

— Я должен вас предупредить, — начал алхимик, — что если вы начнете об этом распространяться, мне придется вырезать вам язык. Фигурально выражаясь или нет — не важно. Вы должны понимать, чем грозят слухи о болезни Солта. Пообещайте, что не проболтаетесь.

— Обещаю.

И вместе с этим Нил пообещал больше не врать этому человеку в маске. Кто бы он ни был и как бы не разговаривал, как бы не было велико недоверие Нила по отношению к нему, он видел, что этот лекарь действительно хочет помочь Солту. Чего стоило одно его волнение на этот счет, которое кожей ощущалось на расстоянии вытянутой руки от самого лекаря. Но алхимик Филипп Эстер оставался большой загадкой для Нила. Юноша не доверял лекарю, но видел в нем спасение капитана Солта.

— Хорошо. Слушайте внимательно, пока мы идем, потому что потом времени не будет…

Филипп рассказал Нилу о болезни Солта, о ее тяжести и о том, что он надеется найти в Ванессе решение проблемы. Возможно, она знает лекарство, а если нет, то у нее есть ингредиенты и травы, которых нет у Филиппа. Лекарь еще раз акцентировал внимание на том, что любая оговорка в присутствии посторонних крайне нежелательна.

Когда Нил задал свой вопрос, близился конец главной дороги.

— Послушайте, Филипп… Я, конечно, в любом случае не собираюсь распускать слух, ничего хорошего от них ждать нельзя, но вы так говорите об этом, как будто пущенный слух означает смерть всего селения.

— И вы должны понять, что я не преувеличиваю. Капитан в тяжелом состоянии, болезнь мне неизвестна, его положение и так крайне незавидное. Очень надеюсь, что его удастся вылечить, потому что это будет очень тяжело сделать. И если все обернется дурно… Если все обернется дурно, то я сомневаюсь, что Ванесса, и я в том числе, доживем до следующего месяца.

— Но почему вы так считаете? У Ванессы нет врагов…

— Церковь не любит алхимиков, Нил. И уж тот старик, священник, которого я повстречал у корабельного трапа…

— Отец Мартин? Он всегда встречает поселенцев у корабля.

— Так он все-таки первосвященник? Черт… Уж этот точно постарается извести и ее, и меня. Да, не смотри на меня так, я знаю, что говорю. Ты слышал о Церковном бунте?

— О том, что был десять лет назад в Сиэльстене? Слышал, все слышали.

Вдвоем они сошли с главной дороги, прошли между рядами домов и ступили на узкую тропинку. Нил шел первым, и он то и дело оглядывался через плечо на Филиппа, стараясь не прослушать его слова и не показаться грубым.

— Я был во дворце во время бунта. Его устроили такие же церковнослужители, как ваш Мартин. Такие же костные, неспособные взглянуть дальше собственного носа и вырасти выше своих коленей. Старые безумцы, живущие и учащие других жизни по небылицам и сказкам, которые противоречат всем известным законам мироздания и канонам религии… Если бы не отец Ванессы, который все еще пользуется милостью короля, боюсь, ее бы давно сожгли.

— Но она пользуется добротой и уважением среди жителей. — Не очень уверенно возразил Нил, все еще глядя на открытую калитку. — Разве такое возможно? То есть, я имею в виду, чтобы Церковь пошла против воли целого народа?

— Нил, не будь наивным. Церковь и вера многие века назад перестали служить высшей цели, перестали объединять людей и вести их к взаимной любви и процветанию, к свету вечной Истины. Когда-то, в лучшие времена, это на самом деле было так. До недавнего бунта и ответной чистки короля Церковь долгое время только и делала, что стравливала людей между собой, организовывала войны и восстания, пытаясь захватить власть и земли. А прежней веры почти не осталось. Религию, проповедующую священность любой жизни и доброту к ближнему, истерзали, разорвали и слепили заново, сделав из нее орудие войны, порабощения и взаимной ненависти между людьми. Не думай, что хорошая репутация Ванессы и любовь жителей — такой уж надежный щит. Церковь веками училась стравливать людей между собой, и я не сомневаюсь, что Мартин — хранитель и способный адепт подобного знания.

Среди деревьев вдалеке уже показался дом Ванессы. Нил первым увидел забор вокруг ее дома и удивился, заметив, что калитка не заперта. В душу ему закрались смутные сомнения и неясная тревога.