Максим Сиряченко - Чумные

Было трудно, были разногласия и споры, были злость и раздражение. Было весело, был смех, согласие и одобрение. Во время занятий теорией Филипп чувствовал, что девушке интересны предлагаемые им знания, и позволял вытряхивать из себя все до последней крупинки. Он и сам этого хотел, несмотря на то, что после теоретических занятий его мозги казались ему сделанными из воска. А потом начиналась практика. И Филипп стоял и смотрел, как девушка применяет все то, что она из него вытряхнула. В первый раз, и всегда идеально. Филипп стоял, смотрел и не мог насмотреться на свою новую ученицу.

Прошло пять дней с того момента, когда Ванесса впервые вошла к нему в дом. Три из них были потрачены на учебу без остатка. Эти дни были просто замечательными. Проблемы начались к вечеру пятого дня.

Была ночь. Два мальчика вышли на безлюдный перекресток между Главной улицей и дорогой, соединяющей амбар с храмом. Обоим было не больше семи лет. В по-детски ясном взгляде каждого были испуг и решительность. По уговору один должен был побежать к храму, так быстро, как только мог, чтобы попросить помощи у священника. Второй должен был бежать еще быстрее к старому дому лесоруба, в котором поселились лекарь и еще один лекарь, из-за моря. Так и поступили.

Мальчик со светлыми волосами и ясными карими глазами бежал к дому лекарей. Недавно прошел дождь, его босые ноги шлепали в раскисшей грязи. Пару раз он чуть не падал, поскользнувшись в ней, но вставал и бежал дальше. Петляя между огромными толстыми деревьями, мальчик боялся заблудиться, но не потому, что плохо знал окрестности или боялся темноты леса.

Хоть тропа и извивалась, она выдерживала определенное направление. Развилок на ней тоже не было. Мальчик бежал по дорожке и скоро увидел впереди дом. Из одного его окна полосками лился свет.

Ванесса вздрогнула от частого, несильного стука в дверь. У нее сложилось впечатление, что кто-то не особо сильно молотил в дверь кулаками. Или это делал ребенок. Девушка нехотя поднялась с кровати, положила открытую книгу на стол и подошла к двери.

Филипп ее не опередил. Конечно, он не спал. Все так же сидел в главной комнате, читая рукопись Ванессы. После десятого раза это перестало ей льстить, однако лекарь читал не для того, чтобы ей угодить. Он собирался вытряхнуть из девушки знания так же, как она вытряхивала его знания из него, но более деликатным способом. И засиживался допоздна. Впрочем, Ванесса видела все и без его признаний. Видела, что у Филиппа бессонница, и решила не лезть — он ведь и сам лекарь, хорошо знает, что ему нужно. И если не спит, то только потому, что не хочет спать. Она видела, что он не только читает ее рукопись, но и ведет записи и постоянно о чем-то думает. Это было заметно по его лицу, лекарь больше не носил маску дома, перед Ванессой. Оставался в одной белой холщовой рубахе, почти такой же белой, как его кожа, и в просторных брюках. На столе перед ним постоянно горела свеча, когда было темно, там же лежало гусиное перо и чернильница. И еще кипа бумаги и пергамента. Все свои мысли Филипп наносил на них, и девушка часто терялась в условных знаках и обозначениях, которые составляли половину текста. Алхимик объяснял, что это шифр, придуманный его коллегами во времена гонений, и что ему просто удобно записывать вместо одного слова какую-нибудь закорючку. Поиск лекарства от чумы, возможных ингредиентов и трав предполагал еще и умственную работу перед опытами. Обдумать формулу, все взвесить, а затем уже пробовать. Две формулы он уже признал неудачными опытным путем, сколько же он отбросил, используя лишь свои знания и ум, было известно только ему самому. Филипп сам пробовал на себе эти препараты, вероятно, стремясь узнать степень безопасности каждого из них. И оба раза отмечал ухудшения самочувствия. Что, опять же, не сильно способствовало сну.

Но лекарь не открыл дверь первым, хоть и был ближе к ней. Он все так же сидел за столом в привычной холщовой рубахе и брюках. Усиленно царапало пергамент перо, нанося одну литеру за другой, один за другим вписывались между строками почти оккультные символы, на лице алхимика была полная заинтересованность в происходящем на бумаге. На стук он, казалось бы, не обратил ни малейшего внимания. Только вот Ванесса знала, что он ждет, когда она откроет дверь сама.

«Пожалуйста, пусть это будет Нил» — Думала в такие моменты девушка. Это была единственная мысль и причина, по которой Ванесса была не сильно против изображать из себя дверного лакея и не щетинилась из-за этого. Разумеется, реальность была далека от ее надежд. За дверью оказывался либо крестьянин, у которого заболела жена, или дети, или скот, либо крестьянка, у которой заболел муж, или дети, или скот мужа. Открывая дверь, Ванесса пыталась угадать, кто стоит за ней, мужик или крестьянка.

За ним, в дверном проеме, стоял босой мальчишка, никак не старше восьми лет. А из-за очень светлых карих глаз он казался еще младше. Когда он столкнулся с девушкой взглядом, она увидела в его глазах испуг.

— Тетя, папка заболел!

Девушка нахмурилась.

— Ты чей будешь? — Спросила она просто и понятно, на изрядно исковерканном диалекте черной кости. От этой простоты и понятности ее порой воротило.

— Бурика. Папка гробовщик мой. Болеет папка, просил тетю лекаря прислать. Идете та?

— Иди домой, я скоро приду.

— Но папка…

— Я знаю, где живет папка. Иди домой.

Мальчик еще раз посмотрел в глаза Ванессе, потом испуганно отвернулся и побежал по дороге назад. На крыльце и ступеньках остались грязные следы босых ног. Ванесса выдохнула в холодный ночной воздух и закрыла дверь.

— Тетя… Какая я, к лешему, тетя? — Сквозь зубы проворчала она, направляясь к своей комнате. Девушка терпеть не могла, когда кто-то из крестьянского помета называл ее «тетей».

— Ты на десять лет его старше. — Отозвался Филипп. — Крестьянки в твоем возрасте имеют двоих-троих детей и мужа. Возможно, даже алкоголика.

— Если это намек на вопрос, почему я еще не замужем и без детей, то я не буду на него отвечать.

— Никаких намеков. И мне вполне понятно, почему ты еще без семьи.

— Ну и почему же?

— Я не вижу в округе приличного юношу, который сгодился бы тебе в качестве жениха.

Она хмыкнула и вернулась в комнату. Слова лекаря были чистой правдой, однако одна мысль протеста без конца крутилась у нее в голове. Ванесса знала, что никогда ее не озвучит, и эта мысль будет еще долго виться в ее памяти. Это только усилило ее раздражение. Ненадолго.

— Нил, разве что. — Донесся до нее голос Филиппа из главной комнаты. — Пожалуй, единственный достойных юноша.

Ванесса ответила молчанием. Внутри нее раздражение перемешалось со смущением, но это быстро прошло. Ей было легче думать, что Филипп сам увидел в нем хорошего человека, а не в очередной раз угадал мысли своей подопечной. Немного так подумав, девушка тряхнула головой и застелила кровать. Меньше всего ей хотелось возвращаться с холодной улицы в мятую остывшую постель.