Максим Сиряченко - Чумные

Филипп вспомнил то, что осталось от сна. Три дня. А что потом? Точно ничего хорошего.

Алхимик еще долго сидел за столом в глубокой задумчивости. Он листал книгу Ванессы, смотрел то на нее, то на суму, в которой лежали его вещи. Думал о том, зачем приплыл на Зеленый берег. Поиск лекарства от чумы. На самом деле — поиск лекарства от своей болезни. Сейчас он ищет лекарство от другой болезни и пытается остановить эпидемию, спасти маленькое поселение от полного вымирания. Ничего из этого он не успеет, а в том, что он не болен, а проклят, Филипп уже не сомневался. Слишком многое говорило об этом, и только упрямство, нелюбовь ко всему антинаучному и страх Филиппа перед жестокой правдой не позволяли признать очевидное.

Он не успеет спасти себя. Ему пора на патрулирование, спасать тех, кто живет здесь, на Зеленом берегу…

А надо ли?

Он прибыл на Зеленый берег для того, чтобы найти лекарство от чумы, по официальной версии. По иронии судьбы, он его сейчас и ищет. За три дня он не успеет. Может, жителей Зеленого берега можно спасти, но не за три дня, а после того, как произойдет что-то страшное, спасать их будет некому. Нет, им он уже не поможет. Нужно помогать тем, кому можно помочь.

Ванесса.

И до того, как начнется что-то плохое, у Филиппа есть три дня. Три ночи. Днем он подарит ей свое время, которого у него так немного осталось, разделит самое дорогое, что у него есть, с самым дорогим для него человеком. Ночью он будет трудиться над тем, что ей поможет в жизни. Поможет уже после того, как совершится что-то страшное.

Филипп чувствовал и знал — это то, что он должен сделать. Он поможет той единственной, которая спасется из этого кошмара, поможет всем, чем сможет. Мрачная уверенность завладела им целиком. Страх стал незаметным, он был рядом, но он как будто бы притих, чтобы не мешать. Филипп достал из сумы бумагу, пергамент, чернила. Открыл книгу Ванессы на первой чистой странице и составил на пергаменте список того, что нужно было внести в книгу. Кажется, раньше она была тоньше, и заполнена в ней была треть, а не десятая часть. Перед Филиппом лежал большой фолиант, сделанный из дорогих материалов. Страницы были посеребрены по краям, как будто кто-то провел кистью с серебром по торцам закрытой книги. Твердая обложка ласкала пальцы черной замшей и шелковой вышивкой. Как только лекарь коснулся пером страниц фолианта и вывел первую литеру, с ним произошло что-то чудовищное, будто что-то прямо из глубин Небытия, холодное, темное и злое схватило его за сердце, стеснило разум своей волей… И одновременно нечто прекрасное, сгоняющее усталость и вселяющее новую жизнь, поистине расправляющее писцу крылья. Это было чем-то однозначно волнующим и полностью пленившим все его существо.

Кто-то, казалось, нашептывал ему, что писать и в каком порядке, все знания Филиппа выстроились в очередь и изливались из его руки. Чернила как будто не кончались на пере или кончались очень медленно. Лекарь знал, что это было вдохновение и искреннее рвение, но ему казалось, что кто-то из высших сил помогает ему успеть за одну ночь написать то, что он писал бы неделю. Всесильный доброжелатель невидимо изменял объекты, искажал реальность, лепил ее заново, как из глины. Где-то на закоулках сознания Филипп понимал, что фолиант — не та книга, в которой впервые он увидел работу Ванессы. Однако все главы были кропотливо перенесены в него, вплоть до каждой литеры и рисунка. Алхимик впал в транс и при этом оставался полностью в сознании, его ум обрел остроту сотни умов и скорость ураганного ветра. А когда он что-то забывал и не мог вспомнить сам, кто-то мгновенно брал его руку и ум под контроль и начинал писать за него. Часто такое случалось и без ступора. Тогда на страницах фолианта появлялись знания, неведомые Филиппу, его рука рисовала гравюры, пиктограммы, символы, печати и схемы, от которых трепетало сознание. В этих тайных знаниях были величие, кощунство, холод, два великих Древа Мироздания, хитрость, чарующие песнопения Древних, достоинство, жажда, жар, жестокость и сила, неведомые знаки, когда они появлялись из-под его пера, сгущали над собой тьму, их не мог рассеять свет свечи. Их было немного, все можно было пересчитать по пальцам. Все они делались в дальних страницах фолианта, в тех, до которых Филиппу было еще далеко. Тогда он понял, что эти схемы, гравюры и знаки — лишь заметки, закладки. Кто-то, кто вел его руку, тоже торопился, перебирал в своей голове и голове Филиппа знания и наиболее нужное заносил в фолиант. Тогда вспышка гениальности и догадки озаряла и мозг лекаря. Кто-то очень старался занести в книгу нужные вещи в нужных местах, наполнить куски бумаги и кожи жизнью и силой, характером и величием, поэтому такая поспешность, догадался Филипп. Ведь в любом таком труде важны не только знания запечатленные на бумаге, важны и их композиция, и подача, и мастерство написания. Именно поэтому истинный писец бросает всю жизнь на один фолиант, зато столь же уникальный, как и его создатель. Алхимик не был писцом, но не сомневался, что и этот труд выйдет уникальным. Кто бы это не делал, Филипп чувствовал, что делал он это идеально. Даже когда лекарь писал окончательный вариант «Виды болезней…», он не был так счастлив, как в тот момент.

И все же страх и мысли о скором конце не покидали его. Через три дня что-то закончится. Все.

Через три дня что-то начнется. Для него — ничего.

Для Ванессы — все.

Утром Ванесса проснулась раньше обычного. Она еще несколько минут лежала в кровати, надеясь, что приятный сон продолжится, и придумывала продолжение. Потом, когда от сна не осталось ничего, кроме эмоций и смутных воспоминаний, девушка встала, оделась и вышла из комнаты. Ванесса собиралась начать утро с привычных водных процедур, благо рядом была пресная речушка. Однако все мысли покинули ее голову, когда она увидела Филиппа, сидящего за столом. Перед ним была кипа пергаментов и еще какая-то книга, в черной обложке и с красивыми посеребренными по бокам страницами. Книга была закрыта, а Филипп, судя по тому, как он убирал чернила и перо, уже заканчивал.

— Доброе утро. Вы сегодня рано. — Поприветствовала его Ванесса. — Как там поселение? Как патрулирование?

— Никак. Сегодня мне сказали, что стража сама справляется с патрулированием. Поэтому теперь я буду возвращаться раньше, а уходить позже.

— Правда? А кто сказал?

— Священник Мартин. — Не моргнув глазом, соврал Филипп. — Сказал, что стража всегда должна быть при деле, иначе начнутся разбои и пьянство. Поэтому я теперь свободен от патрулирования, обхожу только дома на самой границе с очагом болезни.

Ванесса подошла ближе, с интересом взглянула на груду пергаментов. Вытянула один снизу и просмотрела его сверху донизу. Тут ее внимание привлек знакомый символ в правом нижнем углу листа. Очень знакомый. Она видела его почти каждый вечер, проводила пальцами по выпуклым линиям, пока читала «Виды болезней…». Этот же символ был оттеснен на корешке переплета книги.