Максим Сиряченко - Чумные

Филипп бежал и не мог убежать. Он бежал, но оставался на месте, хоть и видел, как деревья проносятся мимо. Ужасный Рок нагонял его с каждым мгновением. Лекарь почему-то знал, что остается на месте, что болото с его редкими уродливыми деревцами никогда не кончится, но бежал дальше, хоть им и владело отчаяние.

И все-таки болото кончилось. Оно стало лесом. Лес стал редким кустарником, а потом песчаным берегом. Прямо перед ним была пристань и корабль. Филипп побежал еще быстрее.

Вдруг небо в мгновение ока заволокли тучи, разразился ливень, полыхнула молния. Филипп бежал. Сзади ему в спину дышал Рок.

Тут страшная боль пронзила его правую ногу, раздался хруст кости. Боль пришпилила его ногу к доскам причала, Филипп закричал. Он был уже на трапе…

Когда вдруг молния сверкнула еще раз. Филипп понял, что это вовсе не трап, и перед ним не корабль. «Гордый» уже уплывал в Десилон по волнам, он был слишком далеко, дальше, чем смогла бы выстрелить баллиста.

Филипп был не на трапе, он был на лестнице, ведущей на эшафот. Но вместо виселиц на нем были гигантские колья, концы которых скрывались среди туч. В вышине молнии ударяли в их концы. На них были насажены сотни и тысячи трупов.

Перед лекарем на эшафоте стоял Он. Рок был где-то сзади, он не решался подойти. Рок боялся Его так же сильно, как Филипп боялся Рока.

Внезапно он понял, что Ванесса не бежала рядом с ним. Должна была, но не побежала. Она осталась там, в доме, который уже поглотил Рок. Филипп понял, что Ванесса мертва, и закричал. Он кричал, глядя на палача, на черное переплетение дымных контуров, напоминающих человека только издали, кричал на лицо, скрытое во тьме под балахоном. Кричал от ярости и от горя, умоляя и проклиная.

В руках палача из ниоткуда появился кол в аршин длиной. Филипп снова закричал. Он мотнул головой и увидел, что на эшафоте стоит Ванесса. Палач, сотканный из теней, указал концом кола сначала на девушку, потом на судно за своей спиной.

Филипп пригляделся и увидел, что к кораблю все-таки есть дорога. Тонкая призрачная ниточка протянулась от фрегата к эшафоту.

Палач шагнул к Филиппу.

Ванесса шагнула к тени и схватила рукой кол, отчаянно принялась его уговаривать. Казни меня, не его! Палач только молча покачал головой. Потом указал колом на тонкую ниточку, ведущую от эшафота к кораблю. Это твоя судьба. Не его.

Девушка опустила голову, затряслась от плача. Черная фигура подтолкнула ее к дороге, и девушка пошла по узкой светящейся тропинке, не сопротивляясь. Она шла к кораблю и плакала.

Палач подошел к Филиппу. Вместо глаз у него были два светящихся белым светом растянутых миндалевидных пятна. Лекарь вдруг понял, что ничего страшного с ним не произойдет, что так и должно быть. Палач не был его смертью, Филипп смотрел в его глаза и медленно, постепенно понимал, кто перед ним предстал.

— Ты ей дорог, ты знаешь это, смертный? Ты заменил ей отца.

Филипп кивнул.

— И поэтому ты умрешь. Ты оградил ее от смерти, от ее судьбы, и примешь ее смерть вместо нее.

Филипп кивнул.

— Ты защищал ее, пока я не мог, и я тебе благодарен. Поэтому покажу тебе то, что будет, и расскажу то, о чем ты не знаешь, но жаждешь узнать так долго. Судьба обходится с ней слишком несправедливо. Слишком многое она потеряла и слишком мало обрела. Но мир устроен так, что каждому воздается по его делам, вере и пережитым страданиям. Благодаря тебе она выживет и получит то, что заслуживает, а ты умрешь. Ванесса должна жить, ей еще многое предстоит свершить. Я проведу ее своим путем к Истине и дам то, что ей предназначено.

— Ты будешь с ней справедлив?

— Сполна.

Ванесса была уже почти на корабле. Внезапно лекарь понял, что когда она дойдет до него, сон оборвется. Он вспомнил то, о чем хотел знать больше всего, и на что уже не оставалось времени спросить.

Но тот, кто перед ним предстал, ясно видел и его мысли.

— Ты не болен. Ты проклят. — Ответил он и бросил кол куда-то за его спину.

Ванесса оказалась на палубе корабля. В мгновение ока исчез эшафот, исчез представший перед ним Бессмертный. Перед ним снова был причал и фрегат, он снова был на трапе. Алхимик увидел свою подопечную, увидел, как она тянется к нему и кричит что-то.

Сзади раздался полный ярости и безумия крик чумного. Ему вторили крики сотен чумных, а Ванесса закричала от страха и отчаяния, протянула к нему руку. Ее держали матросы.

В спину, под левую лопатку Филиппа, вошел кол. Страшная боль пронзила сердце и захлестнула все тело. Мгновением позже Филипп не чувствовал ни боли, ни страха. Ванесса билась в руках матросов и отчаянно кричала, плакала. Филипп улыбнулся ей. Не волнуйся. Это всего лишь сон. Сны кончаются.

Сон завершился ужасной болью во всем теле, способной свести с ума. К счастью для Филиппа, долей секундой позже он уже проснулся.

Филипп проснулся от боли в груди. Или от страха столь сильного, что сердце в панике сжималось до этой самой боли. Едва проснувшись, он забыл половину того сна, но оставшейся половины хватило, чтобы его охватил страх, причиняющий физическую боль.

Он сел в кровати, огляделся, точно загнанный в угол зверь. Через щели между досками окон пробивался лунный свет. Было тихо, как в гробу, и так же спокойно. Филипп встал с кровати и походил по комнате, пытаясь успокоиться. Ведь было чего бояться. Ощущение было таким, как будто он только что разминулся со смертью. Как будто взошел на эшафот, на него уже надели петлю и выбили у него из-под ног полено, и веревка оборвалась, так и не сломав и не перетянув шею.

А разве нет? Разве не эшафот он видел во сне?

Странно как-то, думал Филипп. Все это очень странно. Эшафот на пристани, ощущение, что его кто-то догоняет, он убегает, и призрачная дорожка, по которой шла Ванесса — все это пока еще оставалось в его памяти, но с каждой секундой стремительно улетучивалось. Через десять минут Филипп напрочь забыл про призрачную дорожку, ощущение пережитой погони превратилось в остаточный страх от ночного кошмара, лишенный даже малой смысловой нагрузки. Образ ужасного эшафота с тысячами казненных мутнел с каждой минутой, норовил исчезнуть, должен был кануть в Лету, но не исчезал. Другие воспоминания о сне удерживали его. Те, о которых Филиппу не хотелось думать.

Алхимик не помнил своего палача, он забыл о нем, только проснувшись. Было другое.

Будто лунатик, Филипп слепо ходил по комнате. Страх почти прошел. Даже ощущение чего-то плохого, что приближалось с каждым часом, исчезло. Нет, не исчезло, преобразовалось. Дополнилось. На смену страху и ощущению, пусть реальному, но все же ощущению, не подкрепленному ничем, кроме интуиции и домыслов, пришло знание. Как будто кто-то вложил их в его голову, пока лекарь спал. Филипп теперь знал, какой длины фитиль в его бочке, и знал, что внутри порох. Он знал, когда все кончится, когда свершится что-то плохое и что-то начнется. Что-то страшное, непоправимое случится через три дня, и эта мысль вызывала страх. Но страх, подкрепленный прочным знанием, а не неведением, глодал лекаря изнутри гораздо меньше. Вместо волнений и метаний в его душе поселилась мрачная обреченность.