Александр Забусов - Кривич

— Что дальше делать будешь, боярин-батюшка? Магический круг нарушен. Не думал, что так быстро и просто это мне удастся. Не судьба видать, пережить вам всем эту ночь! Хи-хи-хи!

— Беда, батька. — Зашептал в самое ухо подошедший Первак. — Окромя Юшка, мельник девку и Олеся загрыз.

— … Что ж, он и родную дочь не пожалел?

Брови Садко сами по себе пошли вверх на лоб. Ладно, дружинники. С ними все ясно, но девка… На церковном подворье пока никаких действий не происходило. Нечисть чего-то ожидала.

— Ты еще не понял, что это вовсе не мельник?

— Кто же это?

— Скорее всего, это мы на хлопотуна напоролись и ему безрассудно доверились. Это дух мертвого колдуна. Отец мой сказывал, что сия вражина к нам из Византии перекочевала. Будь она неладна. Ихний дьявол использует кожу трупа умершего колдуна для того, чтобы по ночам сосать кровь и заедать живых людей. Хлопотун поджидает, когда в чьей — либо семье появится покойник, и как только душа расстается с телом, он входит в покойника. Тогда в семье одно несчастье, следует за другим. Знахари кажут, что хлопотун может принять чужой облик и проникнуть в свою же или чужую семью, тогда не только из этого дома, но из всей деревни станут пропадать люди. Он их заедает. Сам видел — тяжко его распознать, ежели даже дочка не разглядела.

— Обнулить-то его можно? — спросил Удал.

— Убить? Можно. Ежели ударить плетью, выделанной из кожи от нехолощенного коня, тележной осью, но только наотмашь, и с первого раза, потому как второй удар его снова оживляет.

Очнувшийся десятник, криком на своих воев разрядил натянутую струной тяжелую атмосферу военного коллектива, можно сказать на пустом месте потерявшего двух товарищей:

— Чего застыли? Глазеете, будто бабы на торжище! Стрелами в них сукиных сынов бей! Авось и попадем.

И покатилось лавиной действие, послышались возгласы ругани, поносящие нечисть. Из бойниц высунулись стрелы, и пяток их, почти одновременно сорвались, понеслись к близко стоявшим вражинам. С такого расстояния грешно не попасть, однако Верлиока вместе с бесом, упаковавшимся в тело покойного мельника, каким-то чудом смогли увернуться.

— Хи-хи-хи! — послышался уже знакомый пересмех, и гнусный голос с издевкой произнес. — Ай, боярин, знать миром решить дело не хочешь! Ну-ну, всем тогда хуже будет.

— Бей! — зарычал Глеб.

Бойцы стали пускать стрелы одну за другой, только на сей раз нечисть умело уворачиваясь отошла и спряталась за сарай. Торжествовать отступлением врага не было никакого желания. От всего происходящего, в душе остался горький осадок. Покинутое поле событий пустовало не долго, на место выглядывавших из-за укрытия тварей, со стороны деревенского кладбища потянулись тени, испускавшие тяжелый запах гниющей плоти. В лунном сиянии на телах отчетливо просматривалась простота крестьянского одеяния, выпачканного землей. Их угловатые движения и раскачивание при ходьбе, пока что не вызывали ни боязни, ни напряжения у защитников церковного предела.

— А вот и кавалерия пожаловала. Легка на помине! — констатировал Удал.

— Что скажешь, Первак? — спросил Садко.

— Дак, что тут сказать? Якась бесова душа покойников из могил подняла.

— Это и так видно. Ты же у нас специалист по таким штучкам-дрючкам. Делать-то что? Может заговоры, какие знаешь?

— Не! Я против колдуна не потяну. Обороняться потребно.

— Нда! Ну, браты, готовьтесь к остатнему бою, а там, как боги рассудят. — Подбодрил бойцов боярин.

То ли почуяв живых в церковном строении, то ли, как любая собака, распознав в крови бурление адреналина, только вытащенные на свет божий мертвяки ускорили телодвижения. Скорее всего, «по-тревоге» какая-то сволочь подняла все кладбище. В темпе вальса Удал, не обладавший крутыми познаниями в области парапсихологии, по привычке прокачал обстановку, все-таки смог припомнить, почему так произошло. Из неведомых глубин утерянного познания, пришла информация. Весь путь для славянских христиан из глубинки, начинался в потемках. Батюшки до всего доходили эмпирически, своим умом, и как водится чаще всего задним. Не сразу дошло до всех, что покойников нужно хоронить в освященную землю. Русский народ испокон века смекалистый, колдуны не исключение, вот и пользовались случаями вопиющей безграмотности слуг божьих. Чего ж не попользоваться, коли все само легко в руки идет? Однако и много ж их собралось!

Выпущенные из луков стрелы на покойников оказывали примерно такое же действие, как на выброшенную волной на берег рыбу. Скоро руки с истлевшими на них кусками кожи, через кованые решетки на окнах и бойницы просунулись внутрь, потянулись к живому. Хватательные движения пальцев напомнили Удалу обезьян в зоопарке. Отойдя к центру помещения, живые образовали большой круг, спинами внутрь. Стояли, ощетинившись клинками, прикрывшись щитами, ждали, что будет. Глядишь, ежели стену к утру не раздолбают, то с криком первых петухов может люди и выберутся из гиблого места.

Не случилось! Сначала всем показалось, что снаружи кто-то сильный стал приподнимать одну из стен церковного сруба кверху, потом из венца вырвали нижнее бревно, а дальше все закрутилось, завертелось. Казалось, из всех щелей полезли мертвяки, распространяя тошнотворные миазмы, через открывшуюся дверь вбегала нечисть, которую Удал визуально и припомнить не мог. Потом рубиловка отняла возможность, что либо воспринимать, кроме как, одно. Щитом отбить — отпихнуть, мечом располовинить. Прикрыть соседа. Оба! Да, сколько же здесь их?

С правой стороны часть стены имела огромную дыру. Иконы, срываясь под напором тел и ударов ими о стены, падали на искореженный пол. Шум неимоверный, к тому же перемешанный с диким рычанием погани, пытавшейся добраться до вожделенной горячей кровушки. Напор не ослабевал, а дружина численно уменьшилась. Их прижали к стене и что-то тяжелое обрушилось на голову Удала. Он еще успел во всем этом шумном бедламе услыхать предупредительный возглас Хольми: «Боя…». И все померкло, отправляя действительность к едреней фене. Здравствуй вечная нирвана!

Вернувшееся сознание притащило за собой боль. Болела голова — раскалывалась на две половинки. Остальная часть организма тоже сигнализировала о том, что с ним тоже не все в порядке. Тело ныло. Заплывшее синяками лицо, едва позволило зрачкам выглянуть в щели между ресницами. Через проплешены в дырявой крыше лучились пыльные снопы солнечных лучиков, значит уже день на дворе и он все еще жив. Как он оказался в этом сарае, к тому же со связанными вывернутыми за спину руками и щиколотками ног, с голым торсом, висел над землей, подвешенным к верхней балке? Рядом ни души.

Пошевелился, пытаясь хотя бы ослабить путы. Дохлый номер! Привязали на совесть. Хочешь, трепыхайся, хочешь, расслабься, один черт, ничего не выгадать. Вон, даже рот не заткнули, значит знают, что хоть оборись — бесполезняк, твои проблемы, на помощь никто не придет. Почему он один? Ведь если он жив, значит могли бы полонить еще хоть кого-то.