Александр Забусов - Кривич

Горбыль, влив в себя очередную кружку хмельного меда, глянул на Монзырева осоловелыми глазами.

— Да ладно, командир — компот, — он кивнул на свю кружку с налитой в нее медовухой. — Проку-то от такого напитка, чуть! Ты лучше вспомни, как зимой перед увольнением дембеля понапивались, а старшина так и вовсе пьяным в отлучку ушел. Ха-ха. Василича тогда из постели, в пятом часу утра подняли. Ха-ха-ха. В воскресенье-то. Ну, а он по случаю такого праздника, всю часть по сигналу «сбор» поднял. Старшина через двадцать минут нашелся, офицеры еще до части добраться не успели.

— Санек, а помнишь высказывание командира части, — включился в воспоминания Андрей.

— Какое? У него их много.

— Да, Александр Васильевич практически перед строем объявил, что у нас в части два еврея и один хохол, а все остальные русские.

— Я, наверное, тогда в отпуске был. А кто такие?

— Да начальник мой, подполковник Семибратов, а второй — командир роты, Пашка Бупков, кум его, он у него дочь Машку крестил. Вот командир и сказал, что Семибратов, старший еврей, секач можно сказать, а Пашка — младший, но подающий бо-ольши-ие надежды.

— А кто такой еврей? — Спросил сидящий рядом с Вестимиром Улеб.

— Ну-у. Ну, это хазарин, — ответил, за открывшего было рот Андрея Монзырев.

— Во-во. Хазарин.

— А хохол-то кто? — как ни в чем не бывало, вопросил Сашка.

— А ты сам-то не догадываешься?

— Нет. Просвети.

— Командир считает, что это наш зампотех, подполковник Подопригора Анатолий Николаевич, тезка майора. Так собеседнику иной раз голову заморочит, если ему что надо от него, что тот готов отдать ему последнюю рубашку, лишь бы отстал. Да и горилки выпить не дурак, словно полковой медик. Даже традиция у него есть.

— Какая?

— Да он, на каждый женский день восьмое марта, в пьяном виде ломает себе, если не руку, то ногу. Если не сломал, так день этот и на праздник не похож. Теперь перед каждым женским днем, полковник Василенков со своим первым замом Дьяконовым, даже своеобразный тотализатор устраивают. А сломает ли Николаич себе что-нибудь на этот раз? А что сломает руку или ногу?

— Охренеть!

— А кто такой хохол? — переваривая сказанное, опять задал вопрос Улеб.

— Да как тебе сказать, Улеб Гунорович? — Монзырев только открыл рот. — Это…

— Это, сверх хитрожопый офеня. Ну, торговец мелким товаром. Лоточник, — опередил Монзырева Сашка.

Монзырев закрыл рот, во все глаза, вытаращившись на Горбыля, удивляясь его новыми познаниями, вписавшимися в контекст реалий Киевской Руси.

— А что такое хитрожопый?

— Слишком много вопросов задаешь, Улеб Гунорович! — приподняв палец вверх, констатировал совсем окосевший Сашка. — Щас приму на грудь еще грамм двести пятьдесят, вот тогда и спрашивай.

— Все, расходимся, завтра трудный день! — Прихлопнул столешницу ладонью Монзырев.

Компания стала собираться ко сну. На плечо Монзырева легла ладонь Вестимира.

— Что будем делать с пленным нурманом?

— Об этом я подумаю завтра.

По вечерам веяло свежестью, но порывы резкого ветра еще не напоминали, что холода уже не за горами. Юг. Месяц назад прошли зажинки — праздник пахаря, праздник хлебороба. Многие деревья стояли пока совсем зеленые. Земля еще не приняла на себя влагу проливных дождей, транспортные артерии не превратились в осеннюю распутицу.

По узкой лесной дороге, спокойной иноходью, скакала цепочка конных воев. Сторонний наблюдатель, если бы был таковой, вглядевшись в проезжих, одетых в броню и при оружии, решил бы, что шестеро варягов, куда-то направляются по своим воинским делам. И был бы не совсем прав.

Возглавлял кавалькаду рослый широкоплечий красивый мужчина с ухоженными усами, спускавшимися по сторонам бритого подбородка, в островерхом славянском шлеме, обрамленном бармицей, мелкие кольца которой, покрывали плечи. Корзно, пристегнутое золоченой бронзовой фибулой на груди, широким пологом покрывало круп лошади, не сковывало движений всадника.

Сопровождающие экипированы по-походному рационально, но живописно. Среди них выделялись двое безусых юнцов. При внимательном взгляде, можно было бы понять, что один из этих двоих, молодая красивая дева, а второй воин, отрок еще не привыкший к ношению тяжелого доспеха. Шестым в колонне, на лохматой печенежской лошадке, выряженный в холщовую одежду и кафтан без всяких украс, скакал бородатый мужчина, все оружие которого составлял лук с колчаном стрел за спиной, да ножом у пояса.

Лошади перешли на размеренный шаг, шуршащий дорожный песок вылетал из-под копыт. Расступившийся лес открыл взору небольшую полянку с набитой колеей дороги по центру. С правой стороны от дорожного полотна, у самого начала зеленой стены леса, отчетливо проглядывался невысокого размера истукан. Бородатый лик с подобием улыбки, производил впечатление уюта. При виде толстого божка, задний всадник, понуканием заставил своего мохноногого конька прибавить бег и, обогнув остальных, догнал старшего:

— Боярин, вон наш чур у дороги, до веси не далее двух стрелищ пройти осталось. Остановиться бы потребно, оказать уважение Диду.

— Остановимся, Избор, — согласился глава отряда.

Деревянный хранитель границ общинных земель, с загадочной улыбкой наблюдал за спешившимися всадниками. Избор сняв с луки седла бурдюк с хмельным медом, подойдя к чуру, плеснул к его подножию жидкости на добрый глоток. Девушка опустившись на колено, положила туда же кусок рыбного пирога. Избор пошептав что-то сокровенное, закрыл кожаную емкость деревянной пробкой, приторочил к седлу.

— Галина, отнеси угощение и берегине этого места. Пусть приютит дорожного путника в случае надобности, — распорядился старший. — Вон к малиннику отнеси.

Кивнув, девушка прошла к окраине лесного малинника, положив кусок пирога на землю, прямо в траву, быстро вернулась. Ощущение близости к родным очагам, будто витало в воздухе. Размяв ноги, путники, вскочив на лошадей, продолжили свой поход.

На закатном солнце, Монзырев, Улеб, Стеги Одноногий, Галина, Избор и Михайло добрались до родной веси. Выехав из леса на простор, Монзырев с гордостью окинул взглядом, словно выросшую перед глазами деревянную крепость-цитадель, заменившую частокол старой веси. Крепостные стены на четыре с половиной метра вздымались в высоту над земляной насыпью, через каждых пятьдесят шагов над стенами, чуть выдвинутые вперед для прострела вдоль стен, высились башенки со скатными крышами. От башни к башне шли покрытые навесом галереи для защитников крепостной стены, по ним сквозняком проложены переходы по всему периметру, через все крепостные башни. Вокруг крепостного сооружения незначительно вздымалась насыпь, существенно увеличившая высоту стен и ров перед ними. Женщины племени, с лопатами в руках, в течение четырех месяцев вырыли ров. Через оба крепостных входа перекинуты подвесные мосты.