Александр Забусов - Кривич

«Сашка, поганец, окончательно испортил народу язык. Потом историки будут ломать головы, откуда на Руси нецензурная лексика пошла», — тупо работая мечом, подумал Толик.

Отбив клинки нависшего над ним представителя «бессмертных», махом в сторону, приложив усилие, срубил ему правую руку. Фонтан крови из обрубка, обагрил лицо и кольчугу на груди, сдернул с седла обмякшее тело, сам запрыгнул на лошадь. Уже из седла увидал, что многие славяне рубятся сидя на ромейских лошадях, осмотревшись по сторонам, взглядом нашел Улеба, встретился с глазами Олеся, неподалеку от него все так-же буйствовал Горбыль.

Еще усилие и ошарашенная, потерявшая всякое понятие о строе, греческая пехота лавиной понеслась в сторону своего лагеря, по пути роняя ставшие после такого боя тяжелыми щиты, теряя копья, спотыкаясь и падая. Хваленая конница «бессмертных», отбиваясь на ходу, стала выходить из под удара. Но и славянам требовалась передышка, у воинов не осталось сил для преследования, было необходимо хотя-бы перевести дух, ко всему прочему сказывался голод из-за нехватки съестного в Доростоле. К тому же, сбежавшееся со всей Болгарии к Святославу русское войско, было объеденено из боярских дружин, больших и малых отрядов, предводители которых в большинстве своем погибли в первой византийской компании. Нынешние же вожди, вышли уже из простых воинов, избранных самими отрядами, но по стилю действий они так и остались простыми бойцами. Святославу пришлось самому снова выстраивать боевые порядки. В конечном итоге, фаланга и отряд всадников на ромейских лошадях, двинулись вперед, догоняя далеко сбежавшего противника.

Неимоверными усилиями патрикий Роман выстроил свою пехоту перед самым византийским лагерем и двинул ее навстречу варварам. Император выслал отборную конницу Варды Склира в обход скифской фаланги. Новое боестолкновение с пехотой, неожиданное появление конницы у себя в тылу, заставило русов приостановить свое победное шествие. В дело снова вступили «бессмертные», натиск на пехотные таксиархии ослабел. Смертельная мясорубка опять заставила греков бежать, сытое, отдохнувшее воинство Цимисхия, легко оторвалось от уставших славян, оставив под ногами русов тела товарищей.

— Князь, ранен! — раздались крики из русского строя, и воинство встало, переговариваясь, еще не веря в случившееся.

Святослав действительно, в одной из стычек с «бессмертными» был ранен в ключицу. Пока шел бой, он держался из последних сил, но передышка заставила силы покинуть его.

— Стоять в строю! — поднял на дыбы лошадь перед строем Монзырев. — Князь ранен, но не убит! Святослава внутрь строя! Слушать мою команду! Стро-ой, первая шеренга прикрыться щитами, вторая, третья, выставить пики! Стро-ой вперед ма-арш!

Ряды качнулись и двинулись вперед, перед строем на лошади гарцевал Анатолий.

Нелегко бы было полководцам Византии собрать в кулак разрозненное потерпевшее поражение войско. Да, в бою погибла лишь часть «бессмертных», и полки катафрактов не разбежались кто-куда, легкая конница маячила вдали от лагеря, часть пехотных полков могли бы преградить, может быть только на время, продвижение русов, временно было утеряно самое главное — общее руководство над всей армией. Для Иоанна Цимисхия, это была катастрофа. Рушился мир, рушилась именно его империя. В Константинополь мог придти другой базилевс, высшие чиновники могли решиться запустить механизм государства в империи, но его, Цимисхия, там могло уже и не быть. Стройные ряды славян, тяжелой поступью, надвигались на лагерь.

Над полем брани сгустились серые тучи, мглою накрыв все пространство у Доростола, стал сеять мелкий, холодный дождь. Из ворот полевого лагеря ромеев выехал всадник в черной одежде. Легкой рысью поскакал на двигающуюся фалангу оружных воинов. Кто он? Почему скачет в одиночку, быть может навстречу своей смерти?

На мгновение одинокий кавалерист замер на месте. В направлении русов чернец поднял обе руки, ладонями кверху. Что-то знакомое почудилось Монзыреву в манере поведения всадника. Мозг, как компьютор, просеивал информацию, сопоставлял варианты.

«Монах!».

Всадник продолжил движение, из-за его спины поднялся страшный ветер, задул в лица наступающих воинов. Уже не капли, струи ливня косо с большой силой забарабанили по щитам и кольчугам.

— Колдун! Колду-ун! — послышались голоса из рядов наступающих славян.

Силы природы словно высвободились из темницы, вырвались на простор бранного поля. Еще миг и разразилась настоящая буря, погнавшая облака пыли, напополам с грязью, в глаза людям. Все тяжелее было устоять на ногах, сопротивляться напору стихии. С трудом было можно услышать голоса рядом стоящих, вокруг все ревело, завывало ураганом. Строй сорвало с места и понесло к городу, упавших на землю, не устоявших на ногах, споткнувшихся, поволокло вместе с мертвыми телами погибших ранее воинов.

Монзырев сколько мог, удерживал лошадь, топтавшую копытами стерню прямо напротив колдуна. Когда понял, что животное невыдержав разгула стихии скоро может сойти с ума, сполз с нее на землю, лег, плашмя прижав голову к стерне. Чтобы не сдуло, вогнал в почву боевые ножы, полностью утопив клинки в грунт, держался за их рукояти. И в рот и в нос набились комья грязи, он стал плохо видеть, что происходит перед ним. Звериным чутьем определил своего врага в десятке шагов от себя, услышал.

— А ведь я не сомневался, что сегодня мы встретимся на этом поле. Глупец! Ведь мог бы спрятаться за стенами, отдалив ненадолго свой конец. Хотя, зачем ждать, я бы везде тебя достал.

Их обоих закрыло от разбушевавшейся стихии невидимым прозрачным куполом, отделило от остального мира, приглушив все звуки снаружи. Монзырев устало поднялся на ноги, выплюнул изо рта сгусток грязи напополам с травой, поочередно, прикрывая пальцами ноздри, высморкал их, спокойно поднял взгляд на всадника, ожидал, что тот еще соизволит сказать.

— Молчишь? Ты не понравился мне сразу, тогда-то и нужно было уничтожить тебя.

— Так чего же ждал?

— Не все так просто, как кажется. Сейчас, сегодня я сильнее тебя, я сильнее всей вашей ватаги, вышедшей из своих лесов пограбить жителей империи. Сегодня я уничтожу тебя, загоню весь скот, называемый тобою людьми, в хлев именуемый Доростолом, чтоб не гоняться за каждым по отдельности по полю. Назад, домой, не вернется ни один варвар.

Иоанн соскочил с коня, приблизился к Толику вплотную, встав перед ним. Его глаза горели огнем ненависти, напомнив глаза буйно-помешанных, когдато виденных Монзыревым в Белых Столбах, куда он отвозил своего прапора, свихнувшегося после приезда с Кавказа, зачистка чеченской деревни оставила глубокий след у того в мозгах.