Александр Забусов - Кривич

Вспомнив о деле, пришпорил животное, и уже не отвлекаясь на красоты природы, на реку, и птичий щебет, галопом помчался к поставленной цели.

Добравшись, соскочил в траву, привязал узду за ветви разлапистого кустарника, направился к корявым березам, стоящим особняком даже в большом лесу. Узловатые, искареженные стволы, утопали в высокой, насыщенной ядовитой зеленью, траве. Подходя к уродицам, кинул взгляд на огромное, черное пятно кострища, за месяц так и не проросшее травяными ростками, последнее пристанище Святослава и погибших русов.

Остановившись, задумался, что делать дальше. Как вызвать голографического дедка, посредника информационного поля земли? Раздумывая, так и не пришел к решению проблемы, плюнул на все.

— Э-эй, дед! Слышишь меня?

Ответом была тишина.

— Де-ед! Ну, дед!

Выругался, стараясь не употреблять ненормативную лексику.

— Де-ед, отзовись!

Понял, что все бесполезно, обернувшись, пошагал к лошади, щиплющей сочную траву.

— Ах, Анатолий Николаевич, до чего же вы, любезный друг, нетерпеливы. Хотя, это я вам и в прошлый раз уже говорил. Два раза крикнул и уходить. Не дал старику потешиться, лишил возможности насытиться чувством юмора, а уж оно у меня в избытке имеется.

Монзырев стоял, глазея на уже знакомого старичка, одетого в холстину, обутого в лапти. Нос-картофилина и улыбка в розлохмаченой бороде не изменились. Не изменилась и соломенная шляпа, с надорванным краем, на голове у деда.

— Вы б видели, уважаемый, как прикольно смотрелись ваши призывы со стороны, ха-ха, — закашлялся смехом несносный старик.

— Да, уж это конечно. Ты бы, дед, хоть картуз для приличия сменил. Что там у вас, другой одежды не предусмотрено?

— Ну, отчего же. Пожалте, только для вас!

Тело деда раздергалось пучками электронов в стороны, в один миг снова собралось обратно. В пяти шагах от Монзырева стоял подполковник Дьяконов Игорь Александрович, в полевой форме одежды. Широколицый, одетый в камуфляж, в пятнистой же кепи на чернявой голове.

— Зачем пришел, майор? Только говори четко, по военному, не трать мое время.

— Тфу! — в сердцах сплюнул Монзырев.

— Что? Опять не то?

— Ладно. Пара вопросов имеется.

— Давай.

— Как это получилось, что проход открылся у порогов Днепра?

— Это тебе Монзырев, бонус от нас был, так сказать, за выполненную работу, одноразовая акция.

— Понятно!

— Следующий вопрос.

— Горбыль рассказал, что у нас там, — кивнул головой на проход между кривых берез, — совсем погано. Это, так?

— Ничего, выдержат. У русского народа жопа широкая. Придут к власти умные люди. Осилите и пиндосов и НАТО. Своих бы выдержали, с вашим министром обороны, никаких забугорных врагов не требуется, но думается, скоро он покинет ваши ряды, направят что-нибудь другое разваливать. Мастер. На этом все? Прощай, свои пару вопросов ты уже задал.

— Постой!

— Ну?

— Последнее. Нельзя ли нас, не дожидаясь срока, отсюда вывести?

— Ха-ха-ха! Ну, ты спросил! Отвечаю для тупых. Нельзя! Конечно через проход вас пропустить можно, только не поручусь, что пройдя его, вы не окажетесь в году, эдак, ну допустим в 1812-м. Майор, ты хочешь с французами повоевать?

— Нет.

— Ну, так и не дергайся, жди своего часа. Прощай.

Подполковник Дьяконов повернулся через левое плечо, сделав два строевых шага, исчез, словно его и небыло вовсе.

Монзырев запрыгнув в седло, направил лошадь через лесную поляну к дороге.

— Я искренне признателен, уважаемая Парсбит-Хатун, и вам и вашему сыну, Ябел — Беку, за то, что позволили остановиться в вашем поместье. Приютили и обогрели. Ночевать в степи в такое время для моих старых костей сущее мучение.

— Не надо лишних слов, ребе. Как можно было поступить иначе?

В жарко натопленной зале, относившейся к женской половине дома, где полноправной хозяйкой была мать местного феодала, родового князя Ябела, Парсбит, в креслах перед открытым пламенем печи сидели мужчина и женщина, оба в преклонном возрасте. Морщины на лице отмечали земной путь, на когда-то красивом лице женщины, одетой в дорогие одежды из тонкой ткани и цветной шерсти. Мужчина, в одежде священника — иудея, с покрытой куском белого полотна головой, с рисунком каймы по краю, обладал длинной седой бородой. Его старческие в прожилках вен руки опирались на перекрестье инкрустированного костью, покрытого лаком деревянного посоха. Подавшись вперед, придвинувшись к собеседнице, священник взглядом прозрачных голубых глаз заглянул ей в лицо, понизив голос, сказал:

— Парсбит-Хатун, я принадлежу к религиозному течению нашей церкви, именуемому — ловцы снов. Видимо Господь наш, не зря привел меня к вашему порогу. Под сенью этого дома мне кое-что открылось.

Хозяйка поместья рукой остановила речь священника.

— Акшана, — обратилась она к сидевшей у окна девушке. — Иди, посмотри, милая, что там с обедом. Можешь не торопиться.

Встав с табурета, девушка кивнула хозяйке и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

— Так о чем вы хотели сказать, святой отец?

— Ах, да! — старый раввин, умостился поудобнее в кресле, облокотился левой рукой на подлокотник. — Во сне мы чувствуем себя как рыба в воде. Время от времени, мы выныриваем из сна, окидываем взглядом собравшихся на берегу, и опять погружаемся, торопливо и жадно, потому что нам хорошо только на глубине. Это мистическое искуство поглощает нас полностью, боимся мы только одного, что однажды вынырнув на поверхность, не сможем вернуться назад. Тому, кто подошел к концу пути, больше некуда двигаться. Уважаемая Парсбит-Хатун, не хочу вас пугать, но под крышей этого дома я увидел для себя конец земного пути. Опасность грозит и всем вашим близким. Что-то должно произойти в самое близкое время.

Высказавшись, священник умолк, смотрел как мысли и чувства после услышанного, отразились на лице хозяйки большого дома.

— Неужели пачинаки?

— Я бы так не сказал. Сон дал четкую информацию, что опасность придет с востока, тысячи желтых, хищных рыб с узкими глазами, заполонят степной океан.

— Я ненадолго покину вас, — взволновано произнесла старая женщина, поднимаясь на ноги. — Я должна переговорить с сыном. Ах, как все не вовремя. Савар вот уж день прошел, как ускакал на охоту. Это значит, вернется не сегодня, скорее всего даже не завтра.

Последнее, она говорила, кажется только для себя. Вышла из залы, оставив раввина одного у открытого огня.

За день, по приказу бека, была проверена готовность к отражению нападения, назначены дополнительные караулы на стенах поместной цитадели.

Вышедший вечером подышать свежим воздухом старый священник, с легкостью успел заметить косые взгляды воинов, бросаемые на него исподлобья. Усадьба князя на глазах превращалась в военное поселение, которым оно и являлось при соседстве степняков. На луки хазарские воины набросили тетивы, колчаны по максимуму наполнились стрелами.