Александр Забусов - Кривич

В опасной близости, почти касаясь телами, хищники прошлись один возле другого. В последний момент смогли разойтись в стороны, обдав соперника лишь жарким дыханием, проделав все это, чтоб извернуться, и сорвавшись с поводков рассудка, удариться грудь в грудь. Оба не рассчитали силу соприкосновения, отлетели, крутясь как кегли в кегельбане сбитые мячом. Покатились по вытоптанной тысячами ног земле, вскочили на лапы, и снова бросились в бой, изрыгая гамму звуков, способную повернуть вспять целую стаю настоящих волков. Контакт!

Танец превратился в смертельную пляску на ограниченном пятачке земли. В ход пошли мышцы, острые как ножи зубы и клыки. Клочья шерсти с каплями крови, летели в стороны. Тела извиваясь, таранили противника, заставляя то одного, то другого, барахтаться в пыли, превращая ее во влажную грязь, смешавшуюся с кровавыми сгустками. В глазах поединщиков читалось бешенство, хлопья пены и розовой слюны сочились из пастей.

Еще наскок друг на друга! Широкие грудные клетки матерых представителей лесной фауны, свечками взвившихся вверх, оторвавших от земли задние лапы, встретились как боевые секиры. Оба теряя последние силы, вошли в ближний бой. Было заметно, что Серый лишился хвоста, а у Белого перекушена левая передняя лапа, из его паха обильно струится кровь, и что-то волочится за ним по траве.

В другой обстановке половецкий волк, закаленный не в одной схватке, выживший, и получивший бесценный опыт и знания ведения поединка, отошел бы в сторону, огляделся, проинспектировал состояние визави, нанес контрольный удар, но он выложился полностью, сам попал в капкан вражеских челюстей, сомкнувшихся у него на шее в последней атаке. Мертвая хватка Белого, только чуть ослабла, но его мозг был жив. Сознание подсказало Белому, что медлить, значит дать выжить ненавистному ворогу. Вложив все оставшиеся в нем силы, он рванул сомкнутой пастью на себя, вскрыл трахею Серого, захлебываясь горячей струей руды противника.

Оба волка лежали на земле прижавшись друг к другу, оба были еще живы, но их глаза покрыла пелена тумана, пленка, через которую нельзя увидеть свет, она свидетельствовала — жизнь по капле выходит из совсем еще недавно сильных тел. В случившемся бою победителей не оказалось. С последним вздохом, оба волка, и Серый, и Белый, растаяли в воздухе, будто и не выходили на смертельный бой. Как под жарким солнцем испаряется вода, так, в несколько мгновений, испарились лужицы крови, обильно натекшие на ристалищном пятачке. Небо над славянской землей поглотило остатки негативной энергии — ненависть двух полярно противоположных сущностей. Не далее, как в ста шагах друг от друга, на голой земле лежали два мертвых человеческих тела, без признаков насильственной смерти. На их коже, нельзя было разыскать, даже свежей царапины. Орда хана Баркута лишилась главного камы. Десяток Перуновых Хортов, лишился брата.

Всеобщая суматоха и кровавая резня половецких куреней стихла так же неожиданно, как и началась. Лагерь кочевников представлял собой жалкое зрелище. Повсюду лежали тела убитых, стонали раненые, посылая проклятия обезумившим, непонятно по какой причине соотечественникам. Живые, вымотанные дракой, не могли взять в толк, что же произошло. Как все это случилось? Им было невдомек, что за личинами воинов разных кошей, прослеживался русский след. Попутно Белые Хорты выискивали и выбивали шаманов, лишая ордынское воинство поддержки степных богов.

Единственные, кого не коснулось в орде всеобщее помешательство, были лошади собранные в табуны и отведенные на пастбища, они спокойно «выкашивали» траву на отведенных местах, да славянские полоняники. Вторые — увязанные гроздьями на длинных веревках, ждали своей незавидной участи. Утром караваны с награбленной рухлядью и новоиспеченными рабами должны были отправиться в Дикое поле. Во время случившейся заварухи, охрана полона, разобравшись в том, что свои бьются со своими, бросилась на выручку родных кошей. Оставшись беспризорными, русичи нежданно-негаданно, получили помощь от соотечественника, развязались и сделали ноги, даже не помахав дяде ручкой. Самые смелые, рассудив, что оказались стороной потерпевшей, с особым цинизмом увели упиравшихся, не желающих признать хозяевами, лошадей, кто сколько смог.

Уже когда на небосвод взошел рогатый месяц, а звезды, будто овцы в отаре у пастуха, заняли надлежащие им места, Баркуту доложили о том, что его войско лишилось всех шаманов. Хан схватился за голову. Настроение вождя упало еще ниже от вести, что каждый курень, только убитыми потерял от сотни до трехсот воинов. А, что делать с увечными и получившими раны?

Когда над осажденным городом встало солнце, его жители со стен увидали пустой половецкий стан. Орда покинула его ночью. Посланные разведчики, вернувшись, доложили наместнику: «Орда ушла в сторону степи, увезла с собой погибших и раненых».

Город ликовал! Осада снята, люди, в большинстве своем живы, а что посад сожжен, да поля потоптаны — не беда. Отстроимся, с голоду не умрем!

На тихой лесной поляне, шестеро славянских воев, молча стояли у сложенной из веток, хвороста и поленьев крады, последний раз вглядываясь в лица своих погибших братьев.

— Олег, Идан, Тур, Сувор. Прощайте братья, пусть будет весело вам в чертогах Перуна. Каждый из нас придет к вам в свой час. Прощайте!

Родислав прошелся вдоль сложенной лодьи, факелом поджег краду с четырех углов. Со словами молитвы всех выживших, обращенными к своему небесному покровителю, огонь вспыхнул ярче, пламя загудело, поднялось высоко над погребальным сооружением. Стайка пичуг, вдруг выпорхнула над кронами деревьев, спикировала к поляне, проносясь над самым кострищем, и вновь взмыв в небесную синеву, скрылась из глаз.

— Жаворонки, — с улыбкой промолвил Шуст. — Души наших братьев унесли в Ирий!

— Вот и нам пора. Проводим кощщиев до Дикого поля.

Родислав, негласно приняв главенство над Белыми Хортами, первым направился к неподалеку пасущимся лошадям. По узкой лесной тропе, маленькой колонной, в большой мир уходили вои, через много лет потомков которых, на землях юга России и Украины народ будет называть голдовниками, людьми — чужими для всех, но стоящими на страже рубежей Родины и проживающего в ней коренного населения. Но это уже дела грядущие!

В густых ветвях послышалось шевеление, птица огромных размеров, глазами-плошками оторвалась от зрелища догоравшего костра. Она все видела и слышала. Расправив крылья, была готова взлететь с разлапистой ветки вверх. Когтистая рука, больше похожая на обезьянью конечность, просунулась из-за ствола, схватила в кулак лапу филина переростка, уже взмахнувшего крыльями.