Александр Забусов - Кривич

— К-куды так поспешаешь? — раздался голос чуть ниже выбранного насеста. — Гость дорогой! А, поговорить?

Недовольный клекот, рывок с целью вырваться и взлететь, и оба существа с треском ломаемых ветвей валятся вниз, оставляя на острых сучках клоки шерсти и перьев. Приземлившись в высокую траву, косматый мужик, с глазами разного цвета, в портах и старом кужухе надетом на голое тело, так и не выпустил птичью булдыгу из рук. Осознав, что не вырваться, пернатый пошел на переговоры.

— Тебе чего от меня надобно? И что ты есть такое, чтоб касаться Дива, божества людей живущих в степи?

— Ха-ха! Это ты в степи божество, а здесь я хозяин. Ты зачем сюда без спроса пожаловал? Что ты здесь забыл?

Див дернулся в еще одной попытке освободиться.

— Сейчас сверну тебе шею как глупой утке, и не станет больше в степи божества!

Леший, а это был он, без особых усилий взмахнул тушей пернатого нарушителя границ, да и со всей своей немалой силы приложился ею об ствол сосны, с которой они оба только что сверзились. При таком добром ударе, половецкое божество успело что-то крякнуть. Кость лапы хрустнула, оставшись зажатой в ладонях хозяина леса. Отделившаяся от конечности туша, покатилась по мягкой траве поляны. С удивительным проворством, освободившийся, покалеченный пернатый «друг», оттолкнулся единственной лапой от земли, взмахнув крылами, взмыл вверх. Прилагая усилия, поднялся высоко над поляной.

— И чтоб я тебя, инвалида, здесь больше не видел. Таким как ты, у нас не подают! — заорал вослед удаляющейся птичке лешак, словесные подначки и обороты, доставшиеся ему от друга, Сашки Горбыля, из него так и перли. Лесная нежить, подконтрольная ему, поначалу удивлялась непонятным словам и выражениям, потом — обвыклась.

Повертел в руках оторванную конечность.

— Э-хе-хе! — разочарованно вздохнул он. — Ладно, может, на что и сгодится.

Забросив когтистую лапу пернатого существа на плечо, сунулся к кустарнику лещины и растворился в зеленой чащобе.

Июньское солнце в средине дня палило нещадно. Птичий оркестр распевался на разные голоса, заставляя воспринимать лес большим живым существом. Испаряющаяся влага, высасываемая жарой из подлесков и чащоб, превратила сам лес с его буйством зеленых красок, в парную, заставляя постоянно смахивать пот, а думать только о том, как было бы хорошо залезть сейчас в прохладную воду речушки.

Верстах в трех от Черниговского шляха, на развилку лесной дороги на полном галопе выскочил всадник. Выскочил он прямиком на секрет десятника Белаша, наряженного со своими людьми в дозор. Белаш, воин со стажем, еще с покойным сотником Андреем участвовал в Крымском походе, был ранен, чудом остался жив, и еще долго потом в одиночку добирался до родных краев. Всадника признали за своего, и по одежде, и по манере езды верхом. В седле был русич. Послышался топот копыт, к развилке мчались десятка полтора, а то и больше лошадей. Десятник сразу смекнул, славянина гонят. Всадник, не замечая секрета, нахлестывал усталую кобылу, выжимал из нее последние силы.

— Готовь луки, чую, сейчас цель появится на тропе. Стрелять по готовности! — распорядился Белаш, сам потянул стрелу из колчана, подвинулся в сторону, выбирая место так, чтоб растительность не могла помешать прицелиться.

Противник не заставил себя ждать, можно сказать на хвосте у лошади беглеца, сразу по двум направлениям развилки на тропе показались преследователи, с криками и гиканьем пускали стрелы по убегавшей цели.

— Грамотно травят бедолагу, — укоризненно, сам себе прошептал Белаш, натягивая тетиву на луке, скомандовал в голос. — Бе-ей!

Десяток стрел одновременно сорвались в полет, выбивая зарвавшихся в азартном порыве охотников. Послышались крики боли. На землю выпадали из седел убитые.

— По коням, — заревел Белаш. — В мечи их, сукиных детей!

Не так уж и много было степняков. После такого поворота судьбы, десятка полтора их развернувшись назад, нахлестывая коней, бежали без оглядки.

Настало такое время, что по земле курской малыми отрядами шакалили представители разных куреней, разыскивали прятавшихся по лесам смердов. Дружина Монзорева, не имея силы встретится с врагом в открытом бою, третьи сутки уничтожала по лесным артериям вот таких охотников за чужим добром и людьми, помаленьку продвигаясь к самому городу Курску. Надо сказать, успехи превзошли ожидания. Ведя строгий учет, боярин пришел к выводу, что своими партизанскими методами за короткий отрезок времени они уничтожили более пятисот захватчиков, освободили десятка два мелких полона и взяли примерно столько же караванов. Прогресс налицо!

Отряду Белаша только и осталось, что добить раненых кочевников. Меньше чем в версте от места боестолкновения, нашелся и беглец, лежавший у кромки леса без сознания. Половецкая стрела ссадила его с лошади, обломком торчала из спины, сломавшись при падении. Он был жив. Туша лошади русича перекрыла дорогу, в последних издохах брыкалась копытами. Желание поймать беглеца было так велико, что степняки не пожалели и ее.

— О-о! Десятник, так это ж Зловид! Наш, погостный.

— Подивись, что там за рана у него, — велел Белаш с седла, наклонившемуся над раненым Гулу.

— Ништо! До лагеря довезем, а там стрелку-то и достанем. Плотно сидит, крови почитай что и нету вовсе.

Так раненый кривич Зловид в бессознательном состоянии и добрался до лесного лагеря боярина Гордея. Рана его оказалась не опасной, стрела вошла под правое плечо, не задев легкое, но помялся воин изрядно. Кроме сотрясения мозга, гонец полам ногу и руку.

— Всю дорогу боги хранили меня, и только два дня назад, нарвался на половецкий отряд, мыслил отсидеться в лесу, а уж потом вернуться на шлях. Лошади вконец обессилили за долгую дорогу. Сам вымотался. Зашел поглубже в лес, ну и приснул. Утром выдвинулся к шляху и вновь неудача. Опять вражье семя попалось на встречу. Заметили. Гоняли словно волка. Заводную кобылу потерял. Не знаю, как и ускакал от них. Заплутал в лесу, да поблукать пришлось. Думал, ну все, теперь уж точно найду вас. Ан нет! Кощщиев в лесу, как изюму в булке у ромейского хлебопека.

— А про изюм откуда знаешь? — раздался голос за спиной Зловида.

Раненый, услышав знакомый голос боярина, быстро повернул голову. Здоровой рукой потянулся к кожаном подсумку на ремне, лежавшему рядом со снятым подкладом, испачканным кровью.

— Дык, я ж с сотником Олексой в Тавриду хаживал, потом с тобой, боярин, в Деревестре был. Ан не признал меня?

В грязном, оборванном, с замотанной головой, и лицом покрытой коростой человеке, было мудрено признать знакомца. Морщась от боли Зловид подсунул сумку ближе к ногам вождя.