Ольга Андреева - Там, где оживают пески (СИ)

— Есть только один способ спасти Диялу. Изгнать узурпаторов с трона, достав древний амулет, и утвердив таким образом право потомков волшебника Уммы править. Иначе, согласно древнему пророчеству, ждут народы Пустыни бедствия неисчислимые, не пройдет и тридцати лет после смерти последнего царя династии… Так что если решились — идите до конца, о господин мой. Во дворце Правителя, среди прочих свитков библиотеки хранится в великом секрете карта тех мест, ибо был когда-то Феруз столицей. Сам я ее никогда не видел, но думаю, если достанете ее, это очень Вам поможет в поисках. Да и нужно поторапливаться. Кто знает, сколько лет Вы потратите на это? — Агга умолк, и в комнате на долгое время воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием маленького огонька в масляной лампе. Крепко призадумался Змеелов над услышанным. Агга многое прояснил ему своим рассказом, но еще больше оставалось для него непонятным. Наконец, он заговорил:

— И что же мне делать с этим амулетом потом? Уничтожить?

— Не приведи Великая Мать! — в ужасе замахал на него руками Агга. — В «Хозяин Бурь» вплетены нити такой огромной силы, что их высвобождение сотрет с лица земли все царство Дияла со Срединным морем в придачу.

— Так что же? — нетерпеливо повторил свой вопрос Змеелов.

— В предании очень туманно об этом сказано — вздохнул привратник. — Миф о «Хозяине Бурь» говорит лишь о том, что истинный потомок Уммы, взяв его в руки, сам поймет, что делать дальше. Возможно, на карте есть какие-то пояснения. Либо Вы найдете их в тайнике, где он спрятан.

— А что насчет этого? — Змеелов вновь показал Агге серебристый амулет.

— Насколько я знаю, это ключ к тайнику, по крайней мере, его часть… — нахмурился привратник.

— А ты сам-то, откуда так хорошо знаком с преданиями? — полюбопытствовал наемник.

— О! Когда-то в молодости я был придворным библиотекарем. Знал наизусть все древние поэмы и предания. И очень ценил меня Правитель. Но потом ослеп я на левый глаз, и не смог больше занимать свою должность при дворце. Идти мне было некуда, я сирота. И тогда Светлейший Саргон, презрев меня, дал должность привратника при его дворце. С тех самых пор и служу я там.

— Стало быть, придворных слуг не тронули? — удивился Змеелов, наслышанный о подозрительности Ияра.

— Нет, мелкую челядь вроде садовников, уборщиков и прачек никто и пальцем не тронул. Другое дело-повара, распорядители, охрана — их тоже выгнали. А то не ровен час… — Агга оборвал себя на полуслове. — Светает, о господин мой. Вам идти пора — кивнул старый привратник на окошко, где густые чернила ночи уже были разбавлены светлеющим на востоке небом. — И да поможет Вам Великая Мать и все боги!

— Спасибо тебе, привратник Агга! — улыбнулся Змеелов и пожал не его не по-стариковски крепкую руку. — Надеюсь, еще свидимся.

— Прощайте, господин мой — грустно и тепло улыбнулся Агга, провожая его до двери. — Будьте осторожны, и тогда, может быть, старый привратник еще свидится с вами в подлунном мире…

Когда дверь за Аггой закрылась, Змеелов, помедлив, собрался уходить, но тут его взгляд упал на соседскую ограду. Сразу противно заныл бок, навевая яркие воспоминания двухнедельной давности и мысли сами собой вернулись к возможности отомстить. С явным намерением поквитаться с вредным старикашкой за все неприятности, в которые он влип по милости этого старого ишака, он подошел к стене. Небо на востоке стремительно светлело, а, значит, приходилось поторапливаться. Здесь наемник больше не появится, но не в его правилах было оставлять подобное безнаказанным.

Змеелов бесшумно перемахнул через ограду и оказался в соседнем дворе. Он огляделся: двор был небольшой, и здесь не имелось сада. Вместо него у противоположной части ограды сиротливо ютилась пара лимонных деревьев, в тени которых был построен маленький загончик для скота. Чуть поодаль, рядом с домом была натянута веревка, на которой хозяйка с вечера развесила сушиться какую-то одежду, а посредине этого живописного пейзажа гордо возвышался тандыр для выпечки хлеба.

Наемник бесшумно пересек двор, стараясь держаться в тени (на всякий случай). Попутно он отметил про себя, что тандыр был еще горячим, а, значит, там наверняка должны были быть лепешки, которые заботливая хозяйка оставила в печи, чтобы подать их теплыми к завтраку. При мысли о свежих лепешках в животе призывно заурчало. Змеелов не ел с самого обеда, так что не смог удержаться от искушения открыть печь и достать теплую, истекающую растопленным маслом лепешку, которую с удовольствием съел, полагая это платой за причиненный моральный вред. Затем еще раз огляделся, затем подкрался к загону и заглянул внутрь. Там мирно почивали козел и пара упитанных коз. Змеелов хитро улыбнулся и тихонько открыл ворота загончика настежь. После этого, хотел было ретироваться, но был остановлен внезапным шумом. Он метнулся в тень лимонных деревьев и затаился, однако быстро понял, что шум доносился сверху. Змеелов поднял голову и обнаружил, что на дереве устроилась стайка пустынных голубей. Эти птички были намного крупнее своих собратьев, которых в царстве Дияла повсеместно использовали для отправки писем, и, скорее, напоминали размером небольшую курицу. О ее вкусовых качествах мнения людей Пустыни менялось. В голодные годы, когда, бывало, целые города оказывались под угрозой вымирания, наглая, привыкшая к людям птичка становилась желанным гостем на столах горожан. Однако, стоило мору отступить, как люди и думать забывали о ее жестком мясе со специфическим ароматом. Так что пустынные голуби повсюду считались скорее вредителями, чем «птахами Великой Матери», и не только потому, что имели склонность обклевывать плоды в садах зажиточных людей, но и потому, что на месте их трапезы после этого оставалось огромное количество кучек известного происхождения с на редкость неприятным въедливым запахом.

И тут Змеелову пришла в голову шальная мысль. Он даже тихонько рассмеялся, представив себе результаты своей проделки. Наемник тихонько вернулся к тандыру, открыл его и достал оттуда пару больших еще теплых лепешек, пропитанных растопленным маслом, раскрошил их и щедро обсыпал крошками все пространство перед домом обидчика. Затем как следует тряхнул лимонное дерево, переполошив задремавших там голубей, и перемахнул через ограду. Еще раз оглянувшись, Змеелов улыбнулся, видя, как взлетевшие было голуби стали садиться на двор, и с чувством выполненного долга отправился в сторону Глотки Дэва. Теперь можно и поспать немного.

То утро выдалось для почтенного Анбу явно недобрым. Ибо началось оно раньше обычного с громогласных воплей его супруги, доносившихся со двора. Грозная женщина, выражая свое неудовольствие, умудрилась смешать высокохудожественные проклятия именем всех богов с площадной бранью, с виртуозностью, которой бы позавидовал самый маститый поэт. Анбу поспешил во двор, дабы увидеть причину столь явного неудовольствия его дражайшей половины, а увидев, выдохнул проклятие столь непристойное, что скромный автор не решается его здесь привести. И было, отчего впасть в уныние: тандыр стоял открытый и выстуженный, весь двор засыпан крошками того, что должно было стать их завтраком, вперемежку с тем, от чего этот самый завтрак исторг бы даже самый крепкий желудок. Картину разрушения дополняли распахнутый настежь загон и козы, меланхолично жевавшие необъятные шалвары его жены.