Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая

В доме князя-воеводы жрец держал свою силу на темени посоха. Потому он молчал.

— У меня ныне всего шесть сыновей, Глас Даждьбожий, — все наступал на него князь, чуя, что жрец не принимает его крепкого слова.

Жрец только опустил веки, и как только по его векам пронеслись тени всех воронов, живших на Туровых землях, снова открыл глаза.

— Разве жертва оказалась мала, Глас Даждьбожий? Разве гас священный огонь? Разве губил его ветер? — гневно вопрошал князь, начиная раздувать ноздри.

Ромей же отвернулся в сторону, к окошку-повалуше, в котором были видны зубцы тына и немного синего неба над зубцами.

— Ты слышал все слова, князь Туров, — спокойно и смиренно сказал старец-волхв.

— Из твоих слов, старый, не скатаешь крепких стен, — не унимался отец. — Разве было слово о кагане хазар? Куда он пойдет весной? Кто скажет, куда? Сам ли Даждьбог твоим гласом? Разве речено твое крепкое слово о печенежской орде? Ты не ведаешь того, а я ведаю. Ныне печенеги [70] Печенеги (ст. — слав. пєчєнѣѵи, др. — греч. Πατζινάκοι) — союз кочевых племён, сложившийся предположительно в VIII–IX веках. Печенежский язык, по мнению ряда ученых (Н. А. Баскаков), относился к огузской подгруппе тюркской языковой группы. снимаются со своих полей и пастбищ. Нет у них межей, дома их легче седел. Куда их понесет гнилой ветер? Не к нашим ли землям? Ведаешь ли, старый?

— Того не ведаю, — признал Богит. — Ведаю лишь одно: вся сила твоя здесь, князь Туров, на земле рода.

— Где моя сила, то мне самому и вестимо, — сказал отец. — Ведомо и то, что две силы на двух сторонах света будут сильнее одной, вставшей между ними. Мое слово крепко, как зубы против ореха. Сын!

Свет солнца дробился на гранях и узорах серебряной и золотой утвари, стоял большими, лучистыми звездами в слезах последыша. Он вздрогнул, и все звезды разлетелись стрелами.

— Ты уже знаешь, сын. Скажи, как говорят ромеи «здравствуй», — велел князь-отец.

Немножко обрадовавшись своей малой мудрости, последыш вздохнул, утер глаза свободной рукой и сказал:

— «Хайрете»… а еще «сальве».

Ромей засмеялся:

— Хорошо, хорошо. Он уже знает главные слова, чтобы не пропасть. Каган Хорог, твой сын говорит очень хорошо.

Рука ромея потянулась к последышу и почти достала его плечо — большая и гладкая рука, совсем не похожая на отцовскую руку. На пальцах чужой руки сидели и приглядывались к последышу два перстня — два выпуклых глаза, зеленый и багрово-черный.

Последыш испугался, что чужая рука, увидев его свои разноцветными глазами, сразу заберет его насовсем. Он не стерпел, и слезы брызнули вновь. Зато чужая рука сразу убралась. Тогда он вытер рукавом глаза и стал готовиться к тому, что отец возьмется-таки за плетку.

— Вот тебе подарок, сын кагана, — услышал он добрый голос ромея и, подняв голову, обомлел.

Рука ромея держала перед ним необыкновенный кувшинчик, белый и гладкий, с розовым ртом.

— Нравится? — улыбнулся ромей. — Бери скорей. Такой дорогой раковины ни у кого нет. Будет только у тебя одного. Там внутри шумит… понтос … шумит вода. Послушай сам.

— Бери, сын, — сказал князь-воевода, на удивление последыша совсем не сердясь и даже улыбаясь так же добро, как улыбался ромей. — Славный дар. Там, в ирии, в Царьграде, у тебя будет много таких диковин… всяких, и глиняных, и золотых.

Кувшинчик был такого чудесно белого цвета, какого последыш никогда еще не видел. Такой кувшинчик очень хотелось прижимать к щеке, нюхать и гладить со всех сторон.

Последыш подумал, что в ромейском ирии много всяких чудес, которые никогда не увидят ни Уврат, ни Коломир, а он увидит. Тогда он быстро съел кренделек, слизал крошки и патоку с липких пальцев и потянулся к раковине.

Розовый рот кувшинчика манил своей темной пустотою. Княжич заглянул внутрь, и тьма отступила и скрылась за округлым поворотом стенки, словно обещая какое-то новое чудо, припрятанное-припасенное в глубине. Княжич сунул туда руку. Рука съехала по гладкой стенке вглубь, но кончики пальцев почувствовали там еще больше непостижимой и совсем нестрашной пустоты. А теперь все это вместе — и красивая белая гладь снаружи, и таинственная пустота внутри — принадлежали ему, княжичу, и никому больше.

Он посмотрел на ромея, и больше не увидел в его глазах силы, что могла отнять его от рода навсегда.

Посланник василевса, силенциарий Агатон вздохнул с облегчением.

— Сын кагана, послушай голос раковины, — сказал он, приложив руку лодочкой к своему уху.

Другой ромей выбрался из-за стола помочь последышу. Малой отскочил было в сторону, но все-таки утерпел и устоял на месте. Ромей повернул раковину в руках княжича и прислонил ее горлом к его уху.

Из маленькой, но непостижимой пустоты, которую можно было всю обхватить руками, доносился нестрашный шум, поначалу напомнивший ему шелест листьев в темном лесу или голос ночного дождя, обложившего все небо над северскими землями.

— Лес… — вымолвил княжич.

— Лес? — удивился ромей.

И тогда последыш услышал, что совсем не похоже на лес. Скорее уж в большом медном котле начинала закипать вода, или же в большом и старом березовом пне гудели шершни.

— Сын кагана, когда ты увидишь понтос , тогда скажешь, что там, в раковине шумят волны, — видно вспомнив и затосковав о своем далеком ирии, тихо проговорил ромей. — Тебе понравится…

Краем глаза последыш заметил, что отец пристально смотрит на чудесный кувшинчик и начинает хмуриться. Он сдвинул брови и смотрел на ромейский подарок так, как смотрел когда-то вдаль, стоя на краю обрыва или на сторожевой башне. Он даже потянулся над столом к своему сыну и раздавил десяток всадников, скакавших через стол на крохотных, как тараканы, жеребцах.

Княжич сам протянул раковину отцу — и ему вдруг сразу стало легко и совсем нестрашно стоять перед отцом и перед всеми ромеями.

Однако отец не взял раковину и даже поспешно отстранился назад.

— Твое, — глухим голосом, громом из дальней тучи, сказал он, повелительно подняв руку, измазанную раздавленными коньками и всадниками. — Владей сам.

— Каган Хорог, который твой отец, видел, как волнуется и поет великая вода. Да, маленький каган, твой отец видел великий понтос, — опять высыпал много слов со своего лица-ладони старый ромей, и каждое его слово теперь казалось последышу обкатанным, будто хлебный мякиш. — Каган Хорог желает, дабы и ты, его сын по прямой крови, увидел великие воды и великие чудеса, какие видел он сам, своими глазами. Каган выбрал тебя одного из всех, свою лучшую отрасль. Когда ты вернешься, твои братья, даже самые старшие, будут слушать твои рассказы и удивляться каждому слову.

Густые брови отца от речей ромея понеслись с запада на восток осенними облаками.