Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая
- Название:Цареградский оборотень. Книга первая
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Смирнов - Цареградский оборотень. Книга первая краткое содержание
История в романах московского писателя Сергея Смирнова наэлектризована мифологией. «Цареградский оборотень» — это роман-путешествие. Это путь, который читателю следует пройти, чтобы обнаружить истоки своих самых глубинных фобий.
Цареградский оборотень. Книга первая - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И тогда княжич закрыл глаза и стал вспоминать свою жизнь в Царьграде тем способом, каким гораздо позже научились и привыкли славяне вспоминать свои прошедшие дни — тем способом, каким только и умеем вспоминать свою жизнь мы сами, их потомки: так берут в руки знакомую с детства книгу и начинают листать ее, подспудно помня, что каждая страница имеет свое число, и подспудно страшаясь ненароком запомнить это число и даже всю череду чисел в книге лучше, яснее, чем ровные дороги строк и событий, бегущих по давно уже сосчитанным задолго до нас с начала и до конца страницам…
Очень скоро княжич безо всяких жил-дорог добрался до слов василевса, начертанных на отдельной странице наискось, сверху вниз, и потому похожих на лестницу или корабельные сходни:
«Хрисанф, ты надеешься дожить до тех дней, когда этот звереныш подрастет и вцепится в горло нашеговрага?»
В тот же миг княжич прозрел: во Дворце, в самой глубине раковины, пребывала Тайна, девять лет назад потянувшая его водоворотом Свиного Омута прямо в далекий Царьград. Рука василевса была не самой главной, не самой повелительной силой, забравшей его, последыша. Рука василевса обладала силой только во Дворце, и не сумела бы дотянуться до него через море, через Поле и через северские межи…
Тогда Стимар открыл глаза и своей свободной, левой, рукой крепко сжал верного бегуна, так что он превратился в крохотный комок паутины и мог теперь легко потеряться в траве — но только не на ладони.
И княжич перебросил его на ладонь правой руки. Верный бегун с быстротой воспоминания соскочил с нее на землю и покатился на полночь, не оставив за собой ни на руке, ни на земле никакой видимой тропы.
— Мне должно идти на полдень, в Царьград. Не на полночь, — сказал княжич. — Ты слышишь меня, Глас Даждьбожий?
Он не дождался ответа, как не дождался бы от старого Богита никаких слов, даже если бы вещий старец стоял от него всего в одном шаге на полдень. Ведь княжич уже дал свое слово роду. И пока держала его на себе родовая земля, а не чудесный ромейский лед, он уже не мог нарушить своего слова. Если бы нарушил, то более не нашел бы себе места ни на родной земле, ни за межой погоста, и осталась бы от него на Туровой земле одна неприкаянная тень, под которой чахла бы потом пшеница и всякая трава.
— Я пойду по слову твоему, Глас Даждьбожий! — твердо сказал княжич, чтобы старый жрец не усомнился в нем. — Но знай: в Велесовой Роще ты сотворишь со мной свой обряд, а я не приму его. Ибо должен очиститься наново. По своему. Твори свой, а я сотворю свой. Из Велесовой рощи я вновь пойду по межам. И тогда пойду стороной от Туровой земли. Моя дорога — снова на полдень. Отныне — по своей воле. Я пойду в Царьград.
Он стряхнул с ладони родовую землю и двинулся вслед за верным бегуном к Велесовой рощи, больше не оборачиваясь.
Если бы княжич хоть раз обернулся, то заметил бы, что поднятая им горсть земли так и повисла над его следами, словно дым или стайка мошкары. И потом не опускалась до того самого часа, пока он не переступил Туровы пределы.
Когда священное озеро вдруг стало заносить-заметать серой мглою — то ли пеплом, то ли земной бесплодной пылью, — старый Богит изрек, с трудом разъединяя свои сраставшиеся от старости губы:
— Вот и приходит пора.
Он не ведал, чтоиное можно было теперь изречь. Никакого подобного чуда-приметы не случалось в святилище на его долгом веку. Но также на его веку еще не случалось такой беды, какую нужно было теперь унести и бросить в бездонную Велесову яму. Не рождалось на долгом веку Богита и такого бродника, которого надо было отправить туда, в бездонную яму, чтобы он вернулся-восстал в свой род очищенным от чужеземной мары.
Ныне же он, Глас Даждьбожий, своей волей послал в Велесову Рощу княжьего сына, от которого отец, князь-воевода, еще не вернувшийся с гона, издавна дожидался добычи никак не меньшей, чем власть над самим ромейским царством.
Из всех великих и даже непомерных желаний князя Хорога вышло роду неподобное, как и предрекал ему Богит. Ныне же, без князя, самому Богиту оставалось разводить беду, пришедшую с полуденной стороны через Поле на Турову землю наперед самого князя и всей его богатой добычи.
Богит велел трем кметям скакать во весь опор к Велесовой Роще, а сам поднял с земли один из древних камней, ожерельем окружавших святилище и, выйдя через узкую — в одну стопу — брешь, сразу оказался за пределами Туровой земли, на краю Рощи, опередив спешивших туда во весь опор всадников. Такова была сила этой священной круговой межи. Один раз в целый век жрецы Даждьбожьи перебирали свою межу, как бусы, чтобы очистить каждый камень от мха, и могли поднимать ее, не пользуясь никакими крепкими словами.
Если считать камни по ходу Солнца, их набиралось в меже-ожерелье сто сорок семь, а — если против небесной дороги Солнца, то — ровно на один больше.
Сто сорок семь раз на веку Турова рода, тянувшегося с изначальных времен, наваливались на род такой тяжести беды-несчастья — моры, неурожаи, холода и лихоманки, — что придавливали к земле даже дым жертвенных очагов. И тогда уж никакие жертвы и крепкие слова, обращенные к богам, не могли ослабить тяготу. Только самому князю-воеводе оставалось собрать силы, расправить плечи и отправиться к богам с жалобой и прошением от всего рода.
В богову дорогу князь собирался совсем не так, как на охоту за зверем или в дальний гон на Поле. Он не затягивал пояс, а, напротив, распускал его. Снимал сапоги, будто шел не в дальний путь, а в постель. Не вооружался своим мечом, а оставлял его в руках младшего сына. Не седлал коня, а разрезал поводья и разрубал пополам седло.
Жрец над священным огнем рассекал любимому княжьему коню горло, и струя крови из яремной вены выливалась на огонь, не гася его, ибо была такой же горячей, как и само пламя. Из крови и огня вырастала-поднималась в небо, сама-собой завиваясь косой, радуга-дорога цвета ветреной зари. По той дороге и предстояло князю подниматься к богам.
Потом жрец сам находил на родовой земле гладкий камень, еще ни разу не попадавший на пашне под плуг или соху, и убивал им князя так, чтобы не пролилась на землю ни единая капля его крови.
Такой обычай повелся издревле, но не с самого начала, когда бог Род [80] Род — общеславянский бог, создатель всего живого и сущего.
вылепил из береговой глины, полынного семени и турьей слюны первого отца-князя Турова. До тех ста сорока семи раз по ходу Солнцу и ста сорока восьми раз против его хода было немало, несчитано разов, когда Туровым приходилось своей силой тянуть беду до конца, пока не истлевала она вдоль своей круговой дороги вместе с человечьей плотью. Бывало, тянул род беду, вымирая по пути до предпоследнего человека.
Интервал:
Закладка: