Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Слой за бессчётным слоем, тайны раскрывались благодаря ветрам. Кривые наклонные скалы, в которых можно различить окаменевшие скелеты громадных тварей. Пни вырубленных лесов, свидетельствующие о том, что здешние деревья были такими же большими, как и те, которые Карса знал у себя на родине. Колоннообразные сваи доков и пирсов, якорные камни и зияющие каверны оловянных шахт, кремнёвые карьеры и высокие, прямые как стрелы дороги, деревья, целиком растущие под землёй, на лиги протянувшие массу корней, из которых добыли железную древесину для нового меча Карсы — его собственный меч из кровь-дерева давно растрескался.

Рараку познала Апокалипсис из первых рук, тысячелетия тому назад, и Тоблакай не был уверен, рада ли она его возвращению. Богиня Ша’ик рыскала по пустыне, её безрассудный гнев непрестанным ветром ревел вдоль границ Рараку, но Карсе было любопытно: чем, собственно, было проявление Вихря? Холодным, бессвязным гневом или диким, разнузданным спором?

Вела ли богиня войну с пустыней?

А на далёком юге этой вероломной страны малазанская армия готовилась к выступлению.

Дойдя до сердца рощи — где низкий алтарь из плоских камней занимал небольшую прогалину, — он увидел хрупкую длинноволосую фигурку, сидевшую на алтаре так, словно тот был не более чем скамейкой в заброшенном саду. У неё на коленях лежала книга; этот растрескавшийся кожаный переплёт глаза Тоблакая уже видели раньше.

Не оборачиваясь, она заговорила:

— Я увидела здесь твои следы, Тоблакай.

— А я — твои, Избранная.

— Я прихожу сюда, чтобы поразмышлять, — сказала она, когда Карса обошёл алтарь и встал перед ней.

Как и я сам.

— Догадываешься, о чём? — спросила она.

— Нет.

Почти исчезнувшие оспины от укусов кровных слепней становились видны, только когда она улыбалась.

— Дар богини… — улыбка стала натянутой, — предполагает лишь разрушение.

Карса перевёл взгляд на ближайшие деревья.

— Эта роща будет сопротивляться тем же способом, что и сама Рараку, — проворчал он. — Это — камень. И камень держится прочно.

— До поры, — пробормотала она, её улыбка исчезла. — Но остаётся что-то внутри меня, что требует… созидания.

— Заведи ребёнка.

Её смех прозвучал почти как всхлип.

— Ох, ты неуклюжий дурачок, Тоблакай. Мне нужно чаще говорить с тобой.

Тогда почему ты предпочитаешь этого не делать?

Она провела маленькой ладошкой по книге, лежавшей на коленях.

— Дриджна, мягко говоря, был автором со скудным талантом. В этой книге, боюсь, нет ничего, кроме праха. Одержимость убийством, уничтожением порядка. Однако он ничего не предлагает взамен этого. В пепле его видений нет возрождения, и это печалит меня. А тебя, Тоблакай?

Он долго смотрел на неё сверху вниз, затем сказал:

— Пойдём.

Пожав плечами, она отложила книгу на алтарь и встала, расправив простую, поношенную и выцветшую телабу, что свободно свисала на её ладной фигуре.

Карса повёл её среди рядов белых как кость деревьев. Избранная молча следовала за ним.

Через тридцать шагов открылась другая прогалина, плотно окружённая тонкими окаменевшими стволами. Приземистый прямоугольный сундук каменщика стоял в скелетоподобной тени, которую отбрасывали ветви — уцелевшие полностью, вплоть до самых маленьких отростков. Тоблакай отошёл в сторону, глядя ей в лицо, а она в молчании смотрела на его не оконченную пока работу.

Форма стволов двух окружавших прогалину деревьев была изменена при помощи долота и резца. Два воина с незрячими глазами, один слегка пониже, чем Тоблакай, но более крепкий, второй — повыше и потоньше.

Он увидел, как дыхание её участилось и лёгкий румянец окрасил её щёки.

— У тебя есть талант… грубый, но устремлённый, — пробормотала она, не отводя взгляда от изваяний. — Ты собираешься всю поляну окружить столь грозными воинами?

— Нет. Остальные будут… иными.

Она оглянулась на шелест. И быстро шагнула к Карсе.

— Змея.

Он кивнул:

— Их будет больше, сползутся со всех сторон. Заполнят всю поляну, если мы пожелаем здесь остаться.

— Огнешейки?

— И другие. Они, однако, не станут кусать или плеваться. Они никогда этого не делают. Они приползают… смотреть.

Избранная бросила на него внимательный взгляд, затем легонько вздрогнула.

— Чья сила здесь проявляется? Это не Вихрь…

— Нет. И у меня нет этому названия. Возможно, это сама Священная Пустыня.

Она медленно покачала головой в ответ на эти слова:

— Думаю, ты ошибаешься. Думаю, эта сила — твоя.

Он пожал плечами:

— Увидим, когда я закончу ваять их.

— Как много их будет?

— Кроме Байрота и Дэлума Торда? Семь.

Она нахмурилась:

— По одному на каждого из Святых Защитников?

Нет .

— Может быть. Я пока не решил. Эти двое были моими друзьями. Теперь они мертвы. — Он помолчал, потом добавил: — У меня было всего двое друзей. — Эти слова, похоже, слегка её покоробили.

— А как же Леоман? Как же Маток? Как же… я?

— Я не намерен выреза́ть здесь твоё подобие.

— Я имела в виду не это.

Я знаю . Он указал на двух теблорских воинов:

— Созидание, Избранная.

— Когда я была юной, я писала стихи, подражая своей матери. Ты знал об этом?

Он улыбнулся при слове «юной», но ответил совершенно серьёзно:

— Нет, не знал.

— Я… я вернулась к этой привычке.

— Пусть она хорошо послужит тебе.

Верно, она почувствовала некую скрытую остроту в его высказывании, так как её ответ прозвучал напряжённо:

— Но она никогда не была предназначена для этого. Для того, чтобы служить . Или давать удовлетворение — самоудовлетворение, я имею в виду, поскольку остальные его виды лишь приходят откликом, точно волна, отразившаяся от стенки колодца…

— И нарушающая круговой узор.

— Как скажешь. Слишком легко увидеть в тебе только низколобого варвара, Тоблакай. Нет, стремление созидать является чем-то иным, разве не так? У тебя есть ответ на это?

Он пожал плечами:

— Если что-то существует, оно может быть найдено только благодаря поиску. И поиск лежит у сердца созидания, Избранная.

Она вновь взглянула на статуи:

— И чего же ты ищешь? Вместе с этими… старыми друзьями?

— Я не знаю. Пока не знаю.

— Возможно, они скажут тебе — однажды.

Теперь сотни змей окружали их. Оба не обращали на них внимания, а вытянутые тела кишели у стоп, обвивались вокруг лодыжек, поднимали головы вновь и вновь, выбрасывая языки в сторону резных стволов.

— Спасибо тебе, Тоблакай, — пробормотала Ша’ик. — Я смирилась… и возродилась к жизни.

— В твоём городе неспокойно, Избранная.

Она кивнула:

— Знаю.

— И ты — островок спокойствия в сердце бури?

Её губы изогнулись в горькой улыбке, когда Избранная отвернулась.