С. М Бладинг - Рыцарь Прутьев

— Мир… — о, небо! Это мой голос? Я сглотнул. Во рту все засохло. Последний раз, когда мне предлагали воду, я выплюнул ее, чтобы не попасть под действие их наркотиков. Мне нужно дотянуться до Метки, использовать лаву вокруг меня, чтобы разбить тюрьму.

— Да, Синн, — она склонила мою голову к своим губам и коснулась моего лба на долгий миг, а потом отпустила. — Мир останется. Не сомневаюсь. Но разве мы захотим в нем жить?

Я разглядывал ее. Что она делает? Пытается завоевать мою верность? Если в этом дело, то пытки — не лучший выбор. Я видел печаль в этих честных глазах со слезами.

Я моргнул, растерявшись. Можно ли верить ее эмоциям? Или это еще одна игра?

Она облизнула губы.

— Она… Никс стала хуже. Она совсем уже… — ноздри Дины раздувались, рот раскрылся. — Ее нужно остановить, — она посмотрела в мои глаза. — Синн Кадар Эль-Асим.

— Выпустите… — говорить пересохшим горлом было больно, — …меня.

Ее губы скривились.

— Пока нельзя. Ты еще не готов.

Я потянулся к лаве, к огню, пытаясь найти источник силы, использовать ее и освободиться.

Но ничего.

Я висел, связанный, а сил не оставалось.

— Пусть любовь Рук поднимет тебя и прогонит отчаяние.

Королева Дина выпрямилась, и стальная маска проступила на ее лице.

— Я кое-кого привела, — она повернулась к двери. Я ничего не видел.

Зашелестела ткань, звон маленьких колокольчиков отразился от каменных стен.

Дина снова посмотрела на меня.

— Это высшая жрица Айанна. Синн, ей можно доверять.

Я нахмурился. Серьезно? Как я могу им доверять?

Королева Мечей обхватила руками мое лицо, заглянула в глаза.

— Впусти ее, Синн Эль-Асим. Пусть она исцелит раны в твоем сердце. Пусть уберет скрытое оружие, пока Никс не использовала их против тебя.

Я попытался вырваться.

— Сделай это, Синн, и ты сможешь отомстить, — Дина отпустил. — Помягче с ним, Айанна. Он не знает доброты Рук.

Королева уже не заслоняла обзор, и я увидел жрицу. Она напомнила мне Оки, мою старшую сестру.

Круглое лицо Оки возникло перед глазами, ее карие глаза озорно блестели.

Любопытный палец коснулся этой мысли.

Я нахмурился. Это из-за наркотиков? Если да, то почему я впервые это ощутил. В моей голове был кто-то еще. Как такое возможно?

Перышко мысли, не принадлежащей мне, коснулось воспоминаний о моей сестре.

Я запретил видеть Оки, закрыл мысли и уставился на женщину перед собой.

Лиловые и синие шрамы покрывали все, кроме ее рук и глаз. А глаза были как у лани, окруженные длинными черными ресницами, брови были вскинуты вверх. И что значит высшая жрица?

Меня пронзило чужое чувство. Древнее знание, понимание жизни. Восприятие вещей, которыми я не управлял. Стремление держать все под контролем. Завораживающее чувство жизни и ее близость к смерти.

Смерть.

Меня заполнила вина. Она захватила всего меня.

«Почему?» — спросил чужой голос.

Сердце ответило раньше, чем я его остановил. Я выжил. Он должен был. Его смерть была по моей вине.

Еще один вопрос и любопытство. Кто?

Сердце и разум замерли. Мой отец .

Понимание заполнило меня, понимание, что жизнь означает смерть.

Я боролся. Я не хотел понимать. Я не хотел забывать, уменьшать боль, злость, гнев. Отец умер, защищая меня. Семья Эль-Асим нуждалась в нем, а не во мне или в моей сестре Заре, отказавшейся управлять ими. Им нужен был мой отец.

Чужой голос гудел в моем сердце, он вытянул эмоцию, что я хотел забыть: желание, смешанное с любовью, уважением и похотью.

Никс.

Я издал рычание. Мой ответ был: «Убить».

«Расплата», — ответил голос.

Мои глаза пылали, лицо жрицы расплывалось, а потом снова стало четким. Что она делает? Как она проникла в мое сердце, в мою душу?

Жрица не двигалась. Ее серебряные кольца и вышивка мерцали в свете огня. Огромные карие глаза смотрели на меня.

Я уже не чувствовал тепла, холод скользил по моей спине, ледяные пальцы обхватывали мои связанные руки. Я был бессильным. Я не мог защититься. Если она проникла в мое сознание, она могла отыскать мои секреты, технологии, открытые Семьями.

Я заставлял себя не думать, поднимал стены в сознании, чтобы ничего не отдать.

«Радио?» — возникла мысль с умеренным интересом.

«Нет», — снова и снова повторял я в голове. Я не мог отдать ей информацию. Нет, нет, нет, нет.

«Защитить?» — слово было наполнено всем, что я чувствовал к своей семье — любовью, уважением, смирением.

Да.

Видения заполнили сознание, видения и эмоции: ужас, недоверие, отчаяние, потеря… одиночество.

Отец горел заживо, но лицо его не двигалось, он смотрел на меня.

Потеря охватила меня. Вина.

Дети, которых Никс спасла, чтобы убить, потому что я отказался ей служить. Вина и недоверие превратились в отвращение.

Крик летаран, разлетающейся на куски, черно-синяя кровь растекалась в воде, тело медузы содрогалось от боли.

Невероятно. Ужасно. Вина.

Самолет лучшего друга в песке, его уже не видно. И его лицо помрачнело, ведь его гордость уже не взлетит.

Боль, оцепенение. Я был виноват. Виноват, что разрушил надежды лучшего друга.

Голос Кили по радио, испуганный, просящий не бросать ее.

Отчаяние, желание защитить ценного друга.

Отравленные волны красного цвета, убивающие все живое.

Ужас и понимание ответственности за это.

Лица выживших, не знающих, как теперь жить, что теперь с ними будет.

Вес ответственности, понимание ошибок, вина.

Я знал все эти воспоминания. Они были моими.

И вдруг видения изменились. Незнакомые люди стояли в клетках, их лица были в грязи, а в глазах виднелось отчаяние, понимание, что им не сбежать.

Это уже не мое воспоминание.

Ночь, Кельмар бледно-красным светом добавлял трагичности видению.

Клетка и все в ней горели. Заживо.

Грязь сыпалась с них кусками. Воздух не двигался. Я чувствовал запах соли. Мы были близко к океану, хоть я его и не видел. Я стоял на холме и видел клетку.

Сзади плакал ребенок. Я развернулся. Юная версия моей подруги Кили. Ее рыжие волосы были грязными, а земля на лице растекалась от слез. Она потянулась к клетке на вершине холма, она кричала из-за тех, кого сжигали заживо.

Желтое сияние окружило ее руку, холм рядом с клетками обрушился, упал на них, прутья затрещали под весом земли. Люди кричали. Дети плакали. Ночь была полна хаоса.

«Моя вина, — тихо сказал женский голос. — Моя вина».

Но было не только это. Она знала вину за разрушение невинных жизней. Она знала отвращение, ведь позволяла использовать себя для отвратительных деяний. Она знала состояние, когда была в самом низу. Она хотела исправить все, что наделала. Она была слабой. Она понимала гнев. Она чувствовала его в себе.

Гнев кипел, бурлил, рос, менялся, превращался.