Инна Живетьева - Черные пески

Темка пересыпал крупинки из ладони в ладонь. Все время – только это? Взмок, как представил такую муку.

– Не говорите, что слишком жестоко. Пески – страх и жадность Дарека. Не Создателем они для кары посланы, а самим Дареком рождены. Страх и жадность, у него ничего и нет больше. А родник… вы сами гляньте: на такую огромную пустыню – такой крохотный родник. Это то хорошее, что у Дарека в душе осталось.

– Но ведь есть, – вмешалась Мира. – Сколько им людей спаслось.

– Так, сестренка, наверное, у каждого подлеца хоть что-то, да есть. Вопрос только – сколько.

– А причем тут Митька? – перебил Темка.

– Ну как же, Дарек ведь освободиться хочет. А ему было сказано, что спасение его – в поединке. Вот и дерется. Думаете, вы первые? Он уже столько испробовал! Давал напиться умирающему, а потом посреди боя отнимал силу. С калеками дрался. С безумными. С деревенскими, которые никогда в руках меч не держали. С сопляками. А спасения все не было. Теперь вон что, связать побратимством. Но только думаю я, не на это он ставку делает. Не верит Дарек в дружбу, тем более в такую, чтобы собой пожертвовать. Он другое учуял: нет у рода Динов покровителя, а раз так – от Шакала защиты нет. Представляю, как он боялся, что ты вернешь себе покровителя! Но раньше не мог. Скольких уже мальчишек положил – и все без толку. Ждал, как тебе восемнадцать исполнится, а тут роддарский Хранитель на его стороне сыграл.

Митька поддернул рукав, показал нитку с бусинами.

– Да, ты теперь совершеннолетний. Думаешь, чего я так сразу появился? Ну вот. У Создателя терпение лопнуло смотреть, как Дарек хитростью проклятие снять пытается. Матерь-заступница за вас просила. Вот нам и позволено вмешаться.

– Благодарю. – Митька чинно склонил голову, словно на посольском приеме.

– Да ладно. Мне, если честно, очень не понравилось, как роддарцы братскую клятву исполнять придумали. Крутили, считали. Купцы нашлись! Нет чтобы просто прийти и защитить.

– Что же раньше молчали? – перебил Темка.

– Вмешался, когда смог, – отрезал покровитель. – От глупости и бесчестия охраны нет.

Родмир встал. Следом поднялись и остальные.

– Эмитрий Дин, тебе дается отсрочка, попробуй снять родовое проклятие. Ты должен вернуться и принять бой не позднее последнего дня Ивового месяца. За друга не бойся, его защитит от Дарека Матерь-заступница. Тебя никто не заставляет, но…

– Я приеду, раз обещал тогда. Если, конечно, ничего не случится. Война же.

– Подождите, – встрял Темка. – Вы же можете перевести, как снять проклятие. Так скажите нам.

Родмир качнул головой:

– Нет. На это мне разрешения не дано. Это дело рода Динов и их покровителя. Удачи. Тропа будет, идите.

Даррена поклонилась по даррскому обычаю, молча повернулась и пошла в Пески. На золоте оставались крохотные следы, они быстро сравнивались ветром. Дрогнул рябью воздух, и девушка исчезла. Темка окинул горизонт взглядом – точно, пропала, как и не было. От бескрайнего золота с серебряными просверками его затошнило, все поплыло перед глазами. Мира очутилась рядом, погладила по щеке.

– Это Дарек постарался, воду в яд превратил. Да ты не бойся, пройдет.

Бронза легла широкой полосой. Теперь идти будет легче – солнце не слепит глаза, а жарит в спину. Родмир свистом подозвал корслунга.

– Постойте! – Митька шагнул к покровителям и опустился перед Мирой на колени. – Я хочу попросить у вас прощения. – Он наклонил голову, и тут же вскинул: – Нет, не прощения. Нельзя искупить вину за все беды, что мы принесли на ваши земли. Просто… Мира, если бы не поединок с Дареком, если бы я был вправе распоряжаться своей жизнью, я бы отдал ее вам.

У Темки сжалось горло, точно Дарек снова потянул из него жизнь.

– Ты не убивал, – тихо возразила Мира.

– Но я не остановил тех, кто убивал, а значит, вины на мне не меньше.

Темка шагнул вперед и тоже встал на колени. Почувствовал, как опустился рядом Марк. Горячий песок жег колени через плотную ткань штанов.

– Если я выиграю поединок, я буду просить вас, Мира, в искупление…

– Не надо. Разве этим искупают? Новым горем для твоей матери, твоих друзей?

– Простите, Мира! – вырвалось у Темки. Он был согласен с Митькой, но других слов не знал.

– Простите, Мира! – отозвался Марк.

Покровительница Миллреда наклонилась и поцеловала каждого. Когда Темкиного лба коснулись ее прохладные губы – отступила слабость, пришло спокойствие, какое дает в детстве материнское объятие после долгих слез.

Родмир вскочил в седло, усадил впереди Миру. Корслунг распахнул крылья, взрывал ногами песок, но хозяин его удерживал. Смотрел оценивающе на илларцев. Темка подтянулся, как в строю перед королем.

– Я постараюсь удержать Роддар от войны, – сказал Родмир. – До встречи!

Корслунг рванулся с места в небо. От взмаха крыльев поднялся ветер, хлестнул песком, заставил прикрыть глаза.

Темка валялся в лопухах, сдвинувшись в узкую полоску тени. Его тошнило, желудок сжимался и подпрыгивал, точно княжич трясся в седле, как вчера, торопясь вернуться к назначенному сроку. Отлежаться не дали, пришлось сразу ехать с королевской свитой из Северного Зуба к Южному. Мотало Темку, как интенданта с хорошего перепоя. Марк и Митька старались держаться рядом, подхватить, если начнет падать. Но доехал. Сам не помнил – как, но доехал.

Княжич перекатился на живот и уткнулся носом в траву. От ее запаха тошнота стала поменьше. Порученец вздохнул: Александер чуть было не решил, что они ездили отмечать встречу, но как ни принюхивался, бражного духа не учуял. Но как же тошнит… То ли от яда дарековского, то ли от несостоявшейся Митькиной гибели. А может, от мысли, что на самом деле Темка уже умирал. Как странно: вот он, живой, валяется, нюхает лопухи, а его должны были похоронить в этих местах три года назад. Думать об этом не хотелось. Ни об этом, ни о будущем Митькином поединке и проклятии его рода, ни о покровителях, вышедших из легенды, – все так сложно, что попытки осмыслить вызывали лишь новый приступ тошноты.

– Княжич Артемий! – послышался Шуркин голос, и перед носом опустили кувшин, по глиняному боку которого скатилась молочная капля.

– Ого! – Темка сел. – Где достал?

– Где достал, там нету, – усмехнулся Шурка.

Вкусно. Еще бы хлеба горячего, пышного, как с торнхэлской кухни, а не тяжелый темный брусок, не пойми на чем заведенный, какой выдали сегодня на ужин. Впрочем, его тоже не было. Шел Темка мимо полковой кухни, а там повар отскребал от дна котла остатки пригоревшей каши. Котел гремел, точно колокол, но повар ругался громче, отгоняя молодого, чуть старше Темки, солдата. Тот лишь поглядывал исподлобья и не уходил: надеялся, что перепадет кусок. Глянул он и на порученца, ощупал голодными глазами: может, спрятал где хлеб. Темка остановился: