Саймон Браун - Наследство. Огонь и меч

Бремя, вызванное падением Олио, будет, конечно, отягощать ему душу и сердце. Тут Поул остановился. Он ведь не Подлинный Бог, и не ему судить собрата-человека, не говоря уже о принце крови. Тем не менее, произошедшее поколебало убежденность Поула в основной правильности структуры общества. Ему хотелось бы верить, что члены королевской семьи — нечто большее, чем просто люди, что они содержат в себе какую-то искру божественного. Естественно, такого нельзя было ожидать от этого отверженного Линана, королевская кровь в жилах которого была в лучшем случае сильно разбавленной, а в худшем — испорченной. Но здесь лежал сам принц Олио собственной персоной, самый кроткий из всех Розетемов, сваленный самым обыкновенным из всех пороков — невоздержанностью в питье.

Он услышал, как примас вошел в часовню, перебросился несколькими торопливыми словами с местным священником, а затем направился к комнате. Отец Поул встал, собираясь приветствовать его. Дверь открылась и вошел примас. Он даже не взглянул на Поула, а сразу направился к принцу. Склонившись над ним, он принюхался к дыханию Олио, а затем сделал нечто, показавшееся Поулу весьма странным: вытащил из под рубашки Олио Ключ Сердца и мгновение осторожно подержал его, прежде чем положить обратно.

— Ваша милость? — кашлянул Поул.

Похоже, занятый своими мыслями, Нортон бросил на него беглый взгляд.

— Хм-м-м?

— Двое из моих учеников, возвращаясь после выполнения своих обязанностей на причалах, нашли его на улице неподалеку отсюда и сразу же вызвали меня.

— Кто-нибудь еще видел принца?

— Только здешний капеллан.

— Очень плохо, — покачал головой Нортем. — Это очень плохо.

— Мы же наверняка можем положиться на осмотрительность капеллана, ваша милость? И я поговорю с этими учениками.

Теперь Нортем изучил священника более внимательным взглядом.

— Вы уверены, что они будут молчать?

— Я тщательно объяснил им всю серьезность положения; они не скажут об увиденном ни одной живой душе.

Нортем снова повернулся к Олио.

— Это уже не впервые.

— До меня доходили… слухи.

— Да, слухи эти теперь доходят до всех в Кендре, но никто не знает всей правды.

— Ваша милость?

— Не имеет значения. Вам незачем знать.

— Я ваш секретарь, примас. Если на ваших плечах какое-то ужасное бремя, то я наверняка смогу помочь вам нести его.

— Предложение щедрое, но я должен отказаться от него. — Он снова повернулся лицом к Поулу и крепко схватил его за плечи. — Как вы понимаете, королева никогда не должна услышать об этом.

— Это я ее исповедник, ваша милость, а не она мой.

Примас отпустил его.

— Да, конечно. Знаю. — Он устало закрыл глаза. — Вы должны оказать мне услугу.

— Все что угодно.

— Найдите мага-прелата и попросите его немедля явиться сюда.

— Эдейтора Фэнхоу? Какое он имеет к этому отношение?

— Больше никаких вопросов. Я ничего не могу сказать вам об этом. Только пришлите мне прелата.

— Конечно, ваша милость, — поклонился Поул и вышел.

Нортем сел на место священника и взял Олио за руку. «Не доверяю я этому человеку, — подумал он и сразу же испытал чувство вины за такие мысли о собственном секретаре, человеке, который некогда был его другом. — Если б я ему позволил, он мог бы снова стать мне другом. Но это было бы слишком опасно».

Олио снова снились дети. Он осматривал все койки в поисках брата. Олио слышал, как голос Линана зовет его, но не мог найти брата. На койках лежали дети, истерзанные болезнями, покрытые язвами и ранами, но он оставлял их без внимания. Чудилось, что комната тянулась целую вечность, койки выстроились тремя четкими рядами, и на каждой лежал ребенок, нуждавшийся в исцелении его силой. Но никакого Линана.

А затем он заметил, что лица всех детей начинают выглядеть одинаково. Они все стали мальчиками. И сплошь шатенами. Круглоголовыми. Они все стали Линанами, когда ему было лет семь или восемь. Олио вспомнил, как он приглядывал за братишкой, когда тот был в этом возрасте.

Но лица продолжали меняться. Кожа приобретает цвет слоновой кости, а белки глаз стали золотисто-желтыми.

— Олио! — взывали дети. — Исцели меня!

Он перебегал от койки к койке, возлагая руку на каждый лоб, чувствуя, как его собственная жизнь высасывается из него, когда он исцелял каждого Линана.

Полностью опустошенный, он остановился, медленно падая на колени. Дети поднялись с коек и окружили его, их бледные ручонки тянулись к Ключу Сердца.

— Нет, Линан, прекрати! — выкрикнул он. Ключ у него на груди горел, словно раскаленное тавро.

— Нет!..

Он проснулся с безмолвным криком, все мускулы его тела сплелись в узлы боли, одежда насквозь промокла от пота. Олио вскочил с постели, хватаясь за Ключ, пытаясь оторвать его от своей кожи. Нащупав цепочку, он с силой рванул ее. Ключ так и вылетел у него из-под рубашки. Он прикоснулся к нему, а затем, охнув, выпустил и подул на пальцы. Распахнув рубашку, Олио посмотрел на свою грудь и увидел выжженный напротив сердца знак в виде Ключа. Он сдернул цепочку с шеи и отбросил Ключ. Тот с лязгом упал на пол.

Хватая воздух раскрытым ртом, Олио скинул ноги с постели, зарылся лицом в ладони и заплакал навзрыд. Он испытывал одновременно и страх, и стыд, и замешательство. Олио не понимал, что с ним происходило. Когда рыдания наконец стихли, он поднял голову и сообразил, что не знает, где находится. Какая-то комнатушка, единственная постель. В нем начал подыматься панический страх, а затем он услышал два голоса, отдаленных, словно эхо воспоминаний.

Олио нетвердо поднялся на ноги и подошел к двери. Та была слегка приоткрыта, и он прислушался к звукам, доносящимся через щель.

— На улице, прелат! Вы понимаете, что могло с ним случится?

Олио знал этот голос. Старческий, с убывающей властностью в нем.

— Он обещал мне бросить пить.

Этот голос он тоже знал. Полный раскаяния, отчаяния.

Они принадлежали его друзьям, в этом он был уверен. Ему следовало выйти к ним.

— Мы должны остановить его ради него самого. — Снова стариковский голос. — Он мог умереть. Или упасть с причала. Видит бог…

— Как? Он не прекратит исцелять, но исцеления изматывают его и вызывают кошмары. Вот потому-то он и пьет.

— Тогда добейтесь, чтобы он побольше отдыхал.

— Усталость эта не просто физическая. Ключ словно берет у него не только энергию.

Это говорил Эдейтор Фэнхоу. Он был хорошим человеком.

— Что вы имеете в виду?

А это Гирос Нортем. Тоже хороший человек. И они говорили о нем. Они беспокоились за него. Он сделал что-то не то.

— Меняется его природа. Могли вы когда-нибудь представить себе, что он сделается таким вот?

— Нет, конечно же, не мог. И никогда бы не стал содействовать вам с принцем, знай я, что случится такое.