Евгения Федорова - Жертвы времени (СИ)

«Странно, — подумал я хмуро, — как он сначала наседал на меня, а потом вдруг отступился. Как и Мастер».

С другой стороны, если забивать себе подобными мыслями голову, то можно свихнуться.

Залпом допив воду, я заторопился к внешней стене.

Дон уже ждал меня. Прислонившись спиной к высокой пегой кобыле с прозрачными, аквамариновыми глазами и белыми ресницами, он чесал свою растрепанную бородку и мне лишь махнул рукой на конюшню, когда я вежливо с ним поздоровался.

— Дори?

— Иди поговори с конюхом, — Дон принялся подтягивать подпругу седла.

Я настороженно заглянул в конюшню. Потянуло распаренным запахом свежего сена и навоза, лошадиный пот резко ударил в ноздри. Передо мной открылся длинный проход, по обе стороны от которого располагались десятки стоил. Конюшня была велика и просторна, пол усыпан чистым сеном. В небольшие окна проникали косые лучи утреннего солнца, ложащиеся в проход неровными пятнами.

С балок потолка свешивались грозди упряжи, висели ремни, деревянные дуги и плетки; на полках у стоил громоздились седла. Жужжали слепни и оводы. Некоторые, что покрупнее, бились в стекла с неприятным глухим звуком.

За спиной раздались шаги, и из маленького закутка вышел тощий, немолодой конюх, похожий на ручку от вил. Отмахнулся от проносящегося мимо слепня. На вытянутом лице отразилось недовольство, он поправил слипшиеся от пота каштановые волосы.

— Кто такой, зачем пришел? Дори Дона что ли спутник?

— Ну? — отозвался я.

— Тогда заходи, чего на пороге мнешься?

Видя сомнение, он дернул меня за рукав и сказал:

— Я здешний заправила, зови Ронд. Ты у нас человек новый, меня попросили показать, что тут как. Пошли, — он поднял ведро с овсом.

Я неуверенно пошел за ним, заглядывая в убранные светлые денники. Ронд простецки рассказывал:

— У нас лошадей много, табуны на востоке в этом году увеличились вдвое. Мы их на мясо бьем. На колбасу и ящеры жрут. Жалко лошадок, лучше бы они лакомились быками…

А конюшня эта для нужд города. В основном тут лошадки рабочие, такие и телегу утащат, и человека. Да, Крынка? — он заглянул в денник, у которого мы остановились, и оттуда тут же высунулась толстощекая серая морда. Лошадь доверчиво потянулась к хозяину, и Ронд, сунув руку в карман, наградил любимицу кусочком хлеба.

— И я грешен, — отвечая на мой взгляд, сообщил он. — Кобылка что надо, вот, ласковая и умная. Думаю, уходить буду, может ее отдадут… Ну, так, — он пошел дальше. — Эти невысокие кони отличаются покладистым нравом и спокойным отношением, но я тебя уверяю, как ты с лошадью обойдешься, так и она с тобой поступит. Мы никогда не бьем их и хорошо за ними ухаживаем, чтобы всегда была вода и овес, ну и сено конечно. А что, ты знаешь, как нужно содержать доброго коня?

Я покачал головой.

— Ну, так, — без тени насмешки сказал Ронд, — дело привычное. Тут, знаешь, много мудрости, как с лошадками быть, потому у конюшни главный есть, а есть простые конюхи. Я и врач им и папаша. Дори Дон ждет тебя, так что вон твой Алрен застоялся в стойле, бери, да езжай.

— А упряжь?

— Ах ты, сделать тоже не умеешь?

— Да чего там уметь?

— Много чего, — Ронд неприязненно посмотрел на меня. — К лошади всяко с умением надо. Она же не человек, тебе не скажет, какие у тебя руки кривые. И загнать и покалечить лошадку можно. Полгода назад вон дети без понимания похулиганили, увели лошадь, да загнали. Забить пришлось, а ведь конь добрый был. Дуралеев высекли конечно, чтобы ровно сидеть не могли, но теперь то что…

Слушая привычный голос, лошади вытягивали шеи, выглядывая в проход, и с надеждой глядели на конюха, шумно вдыхая ноздрями воздух; пофыркивали, возмущаясь, что мы проходим мимо. Конюшня была переполнена нетерпением.

— Хорош, да? — спросил меня Ронд, когда я замер у одного из денников. — Таких тут больше и нет, разве что дикие в табунах, да такие кони никого к себе не подпускают…

Черный красавец Мастера неподвижно стоял, грея в луче, падающем из окна, блестящий ухоженный бок. Его опущенные густые ресницы слегка подрагивали, но стоило мне податься вперед, как он вдруг вскинул голову, мощно вогнав копыто в перегородку, и коротко заржал. Забесновались, заржали по всей конюшне взволнованные лошади. Я испуганно попятился под хриплый смех Ронда.

— Хорош! Хорош! — прокричал он, будто каркая, и конюшня затихла. — А я тебе что говорил?! — он снова хлопнул меня по плечу. — Пошли, вон Алрен…

И вправду в проход, заслышав наш голос, выглянул конь, на котором я проделал такой долгий путь из Гранд Сити в Форт.

Когда мы подошли к стойлу, Ронд насмешливо спросил:

— Есть чем угостить приятеля?

— Я как-то не подумал, — разочарованно вздохнул я.

— Ну так, — кивнул конюх, — держи. — Он протянул мне корку хлеба. — Как звать-то тебя?

— Демиан, — я взял кусок хлеба и протянул его коню на ладони. Жеребец прошелся бархатными губами по моей руке, испачкав слюной кожу, и хлеб исчез. — Совсем белый, — пробормотал я. — Выходит, раньше ты был просто грязным?

— Чистые белые породы считаются альбиносами, — Ронд подтянулся, достал с полки седло и заглянул в карий глаз Алрена. — Частенько они бывают нездоровые, жеребцы кроют кобылу, а та остается пустой, или сердце слабое, но этот у нас что надо парень. Целое искусство разводить чистый белый цвет. Давай учиться, — конюх открыл загон и смело шагнул к коню. — Иди сюда и смотри внимательно. Сначала нужно очистить копыта, кто знает, что там набилось…

Он заставил коня попеременно поднять одну ногу за другой, очищая железным крюком копыта от грязи, потом взял щетку и тщательно стряхнул всю пыль и травинки с его боков и шеи.

— Конь должен быть чистым, как и потник, — Ронд снял с полки небольшой прямоугольник из сбитого войлока. — Иначе любая соринка, любой бугорок, и ты натрешь ему спину седлом. Чтобы свести животное с ума, достаточно засунуть под седло колючку, и ты его уже никогда не поймаешь.

Аккуратно разместив потник, Ронд перекинул стремена крест накрест седла, чтобы не болтались, и положил на спину коню.

— А теперь ты иди, — позвал он. — Утягивай подпруги, да смотри, чтобы под ремень рука с трудом пролезала.

Ронд с добродушной улыбкой смотрел на то, как я прилаживаю седло. Сноровки явно не хватало, и конь, изогнув шею, с интересом наблюдал за моими неумелыми действиями. Изредка Ронд подсказывал, и под его руководством я таки утянул ремни, при этом весь взмокнув. После конюх помог мне одеть узду, затолкав трензель жеребцу в рот.

— Ну, так, — Ронд хлопнул Алрена по боку, — вот и славно. Можете ехать, хотя ты что-то, парень, выглядишь неважно. Под ноги смотреть не забывай, в кусты не лезть, на колючки не наступай. Пробьешь ногу, конь будет потом много недель хромать. Загонишь мне лошадь, я потом тебя гонять буду, пока не издохнешь. Если белая пена по бокам появится, лучше в повод возьми и пройдись. Или шагом. Ну, так.