Дарья Кузнецова - Я выбираю свободу!

Тем временем Бельфенор, исполнявший обязанности хозяина, небрежным жестом бросил в брюхо имевшегося тут узорчатого камина сгусток пламени, которое весело заплясало на ровной пустой поверхности и тут же оживило унылое пространство. В мою сторону светлый в этот момент не смотрел, но я со смешанным чувством стыда и благодарности поняла, что это — для меня. У камина я и остановилась, рассудив, что на холодной меди сидеть все равно не смогу.

— Ну что ж, давай знакомиться, мой юный внук, — тепло и спокойно проговорил эль Алтор, сел на диван и похлопал ладонью по сиденью рядом с собой. Мальчик неуверенно приблизился и опустился на самый краешек, попеременно тревожно поглядывая на меня и стихийника. Я ободряюще улыбнулась, а Фель, нахмурившись, проговорил:

— Я схожу за одеялом, надо что-нибудь постелить.

— Это будет кстати, — кивнул менталист, провожая того взглядом. Когда за огневиком закрылась дверь, я вдруг почувствовала себя неловко и тревожно, будто меня заперли наедине с опасным зверем, а я не знаю, что у него на уме и получится ли с ним договориться. Это было тем более странно, что смотрел на меня эль Алтор спокойно, с легкой ироничной улыбкой. — Очень кстати, — повторил он, обнимая внука за плечи, но не отрывая от меня взгляда. — Я сначала хотел сказать это Фелю, но теперь понимаю — разговаривать надо с тобой.

— О чем? — хмурясь и пытаясь преодолеть робость, уточнила я.

— О времени, я полагаю, — слегка пожал он плечами. — О такой необычной и нелинейной субстанции, как время.

— Вы хотите знать, как получилось… — сообразила я, но менталист оборвал меня недовольной гримасой и жестом.

— Нет, вот знать я сейчас точно ничего не хочу, знаний мне пока достаточно, — проговорил он. — Время, девочка, это часть мира. И точно так же, как остальные части мира, оно предстает перед нами таким, каким мы желаем его видеть. Может стремительно мчаться, может замирать, может пропадать целыми тысячелетиями, проходя мимо. Иногда очень хочется его подогнать, а довериться его размеренному течению бывает невообразимо трудно, но… главное помнить, что у нас его ровно столько, сколько мы сами захотим. У короткоживущих людей и орков — в метафизическом смысле, а у нас, Перворожденных, в самом что ни есть прямом. Для них спешка оправдана: им за мгновения приходится делать то, на что мы можем позволить себе отвести пару-тройку лет или даже веков. А для нас… одно дело, когда вопрос касается жизни и смерти, когда к тебе летит пуля или вот-вот рухнет дом… Но когда приходит момент выбирать свою судьбу, поспешность обычно приводит к краху.

— К чему вы все это говорите? — мрачно уточнила я, потому что маг замолчал, испытующе глядя на меня.

— Ты знаешь, — с легкой ироничной улыбкой кивнул он. — Но боишься признаться. Юность очень любит громкие слова и короткие однозначные ответы, только на некоторые вопросы ответов не существует вовсе. Просто потому, что, если бы они были, жизнь не имела бы смысла. Например, такой на первый взгляд простой вопрос — «кто виноват?». Кажется, все просто: ткни пальцем в того, кто отдавал приказы, и попадешь верно. Но что в это время делали остальные? Почему они ничего не пытались изменить? В том, что касается каждого, виноват каждый. Тот, кто остался в стороне и наблюдал. Тот, кто послушался приказа. Тот, кто его отдавал. Тот, кто вынудил или способствовал появлению этого приказа. Однозначного ответа нет, как нет однозначной, единой для всех истины, абсолютной свободы, незапятнанной чести и совершенства. Нет только черного и только белого, есть полутона и переходы, есть равновесие и стремление к нему. Но если ты хочешь, чтобы я сказал прямо, я скажу: не спеши, принимая решение за себя и за него. — Он красноречиво кивнул на дверь, за которой скрылся Бельфенор.

— Почему именно я? — пробормотала неуверенно.

— Потому что он свое решение уже принял. Может, не до конца осознал, но — принял.

— Правильное? — против воли вырвалось у меня, а менталист усмехнулся.

— Это как раз один из тех вопросов, о которых я говорил. Правда, как и счастье, понятие относительное.

Стихийник вернулся в звенящую тишину и окинул нас подозрительным взглядом. Но эль Алтор был безмятежен, Инталор вообще спал, свернувшись калачиком и устроив голову на бедре деда, а я… не знаю, но вряд ли я выглядела обиженной. Фель с одеялом в руках шагнул к сидящим на диване, но менталист отрицательно качнул головой и красноречиво кивнул в мою сторону. Подмывало исключительно из духа противоречия отказаться, но я шикнула на себя. Ну в самом деле, какая трагедия — обо мне проявили заботу! Лучше, конечно, гордо стоять в углу и дуться невесть на что, чем с комфортом сесть.

Не нарушая тишины, я благодарно кивнула, забрала у светлого одеяло и устроилась на нем в кресле, подобрав под себя ноги.

— Почему он так быстро заснул? — Бельфенор тоже сел, продолжая с недоумением переводить взгляд с меня на менталиста и обратно.

— Магия. Ему это нужно, он очень вымотан, — проговорил эль Алтор, бережно сжав плечо мальчика.

— Но с ним все будет в порядке? — уточнила я. Менталист бросил на меня насмешливый взгляд, явно намекая на предыдущий разговор, но все-таки ответил, не вдаваясь в подробности:

— Он вылечится.

— А что с ним? — полюбопытствовал Фель. — То есть очевидно, что он нездоров, но мне главным образом непонятно, почему он шарахался ото всех, кроме меня и Тилль?

— Он очень истощен — и физически, и морально. Несколько тяжелых травм: гибель родителей, война, одиночество… все это не могло не наложить отпечаток. А вот последний вопрос очень простой, вы для него заняли место родителей. Не на сознательном уровне, понятное дело — он ведь помнит, что они погибли, а внутри, в подсознании. Двое взрослых светлых эльфов, способных защитить, смутно похожих на те образы. Я не заглядывал так глубоко, но, думаю, Таналор просто предупредил его, что вокруг опасно и надо держаться родителей, никуда не уходить от них и постараться не общаться с местными, а поскольку это распоряжение стало буквально последним заветом отца, он выполнял его неукоснительно и как мог, — пояснил менталист и развел руками. Говорил он спокойно, но боль и тоску выдавали глаза. — Мальчик ведь интуитивно понимает, что оставаться одному нельзя, но глубокий внутренний запрет на общение со здешними жителями остался. Он придет в чувство, просто не сразу. А теперь, если не возражаете, я бы хотел немного побыть с ним вдвоем…

— Да, конечно, — чуть не хором отозвались мы оба и поспешили подняться со своих мест.

— Бельфенор, если не сложно, оставь огонь? — Менталист поднял вопросительный взгляд на стихийника, и тот молча кивнул, открывая дверь и ожидая, пока я выйду.