Дарья Кузнецова - Я выбираю свободу!

— И кто его так? — нахмурился Миль.

— Война, я полагаю, — слегка развел руками эль Алтор. — Менталистам, детям Лоя и Йолы, трудно дается чужая смерть рядом. Взрослые способны выдержать — с трудом, но способны. Дети… они просто многого не понимают, им больно, но их хранит спящая магия. А он столкнулся со смертью в самом опасном возрасте, когда мальчик превращается в юношу, наступает половое созревание и одновременно с ним пробуждается дар. Он оказался слишком чувствительным и восприимчивым, никто не заметил надлом, не поддержал, не помог в критический момент, и сейчас мы видим результат.

— Ему можно помочь? — тихо спросил я.

— Не знаю, — менталист вновь развел руками. — Это как раз тот случай, когда предсказывать и что-то просчитывать бессмысленно. Нужно смотреть, искать и думать. Зависит от того, насколько много осталось от его личности, но это вопрос не одного часа, не одного дня и, боюсь, не одного года. Я бы просил разрешения забрать его с собой, это возможно? Где его родители?

— Понятия не имею, — пожал плечами Миль. — Но не думаю, что получится.

— В таком случае я просил бы разрешения остаться здесь, — спокойно продолжил эль Алтор, и на него с удивлением покосились даже конвоиры.

— Вы это серьезно сейчас сказали? — уточнил темный.

— Не имею привычки шутить такими вещами, — с легким укором отозвался менталист, в ответ на что следователь смущенно кашлянул.

— М-да. Ну, в любом случае, решать это не мне и не сейчас, — поспешил он сменить тему, — а сейчас меня интересует вот какой вопрос. Если он делает все, что ему скажут окружающие, почему он не отвечает на мои вопросы?

— Наверное, потому, что некто, велевший молчать, имеет для него гораздо большее значение, чем мы все, вместе взятые. И простите, но я отказываюсь лезть в это ограничение: может быть, подобное понятийное проявление, способность соизмерять и сравнивать степень важности того или иного приказа, — это одно из немногих оставшихся проявлений его собственной воли и собственного разума.

— Досадно, — поморщился темный, мгновение помолчал, а потом вдруг глаза его сверкнули предвкушением. — А может статься, это и не понадобится, — пробормотал он себе под нос и ринулся к двери. Стукнул в окошко и, дождавшись, пока снаружи откроют заслонку, через дверь скомандовал кому-то, кто стоял снаружи: — Скажи там, пусть Валлендора кто-нибудь позовет, срочно, вопрос жизни и смерти, не терпящий ни секунды промедления. Пусть бросает все и бежит сюда, если хочет найти своего преступника! Да, стой! Еще отправь кого-нибудь в госпиталь, пусть найдут остальных студентов и расспросят их о родне этого парня-менталиста. Если даже Вал ему окажется не указ, тогда придется ждать родителей, — резюмировал Миль, поворачиваясь к нам и разводя руками. — А за это время мы, скорее всего, и так все выясним. Ладно, а что по поводу девушки?

— Ей страшно. Ей просто очень, очень страшно, а страх перерастает в агрессию. Собственная злость ее тоже пугает, и все это образует порочный круг. И тут вы тоже совершенно правы, дар Мельхиор: сама бы она никогда не сумела сплести никакую сложную интригу. Наброситься на потенциальную угрозу с кулаками — может быть, но не хладнокровно спланировать убийство, а потом привести план в исполнение. Кто-то очень умело направил ее в нужное русло. Она боится того, что сделала, и от этого ненависть еще больнее выедает ее сердце.

— И вы даже можете сказать, кто это был? — вопросительно вскинул брови темный. Правда, особенной надежды в его вопросе не было.

— План предложил ее друг, — он кивнул на юного менталиста, — поэтому его она тоже боится, ненавидит, но все равно — защищает. Эти дети очень привязаны друг к другу, со скидкой, конечно, на их нездоровье. А вот кто подтолкнул ее в нужную сторону, кто направил злость и страх персонально и лично на Владыку и Бельфенора, она просто не помнит. Это сделали настолько легко и мимолетно, настолько точно подобрали слова, что она пребывает в полной уверенности, что до всего дошла сама.

— Но вы уверены, что это не так? — уточнил Мельхиор.

— Возможно, конечно, всякое, но здесь я готов поставить десять против одного, что эти мысли ей подкинул кто-то другой. Опять же, некто весьма уважаемый ею и пользующийся безграничным доверием.

— Сейчас придет Валлендор, и выяснится, что это был именно он, — предположил я тихо, ощущая непонятную смутную тревогу.

Чувство это постепенно выросло из того беспокойства, что окутывало меня ранее. Интенсивность эмоций нарастала очень постепенно, медленно, исподволь, и за оживленным разговором этот процесс прошел незамеченным. Волнение от предстоящего разговора с Тилль, боязнь новой встречи с Танагриаль — все это не имело никакого отношения к этому странному чувству надвигающейся беды. Понять, что именно меня беспокоит и откуда ждать проблем, никак не получалось: нужная мысль, что-то очень простое и очевидное, крутилась на самом краю сознания, не даваясь в руки. Я попытался, раз уж не удается разобраться, отогнать неприятные ощущения вовсе, но покидать меня они не спешили.

— Вот сейчас он придет или не придет, и мы все узнаем, — невозмутимо заключил Миль.

— Или нас здесь же и прикопают, если он действительно замешан, — мрачно возразил я.

— Не исключено, — философски согласился следователь. — В любом случае, бежать нам некуда. Но я не думаю, что все настолько фатально: Валлендор точно нашел бы исполнителей потолковей и всяко не стал бы подставлять детей. Он в этом отношении такая же наседка, как и все светлые. Я скорее поставил бы на кого-то из их учителей, у которых под рукой больше никого не нашлось.

Тилль

Со мной очень редко бывает такое, что утром я не могу вспомнить, где и когда заснула. Для этого надо основательно вымотаться, да еще чтобы день оказался насыщенным событиями и чтобы заснула я в итоге где-нибудь в незнакомом месте.

А вот сейчас я все никак не могла понять, где нахожусь и как сюда попала. Было темно, холодно и сыро, воздух отдавал затхлостью, но при этом на коже ощущались леденящие прикосновения сквозняка. Пока я находилась без сознания, холод забрался под кожу, сковал онемением руки и ноги. Со щемящей, отчаянной тоской вспомнились крепкие объятия сильных и почти горячих рук, уютный теплый кокон огненных чар… и я проснулась окончательно.

Встревоженно завозилась, пытаясь для начала хотя бы определить собственное положение в пространстве — и не удержалась от тихого стона. Движение отдалось саднящей резкой болью в затылке. А еще стало понятно, что в неприятных ощущениях в конечностях виноват не только холод: руки были крепко стянуты за спиной, ноги тоже опутывала веревка, больно врезающаяся в кожу. Не спеша садиться, я крепко зажмурилась, пытаясь призвать магию и для начала вылечить собственную голову: судя по ощущениям, приложило меня знатно, а бегать с такой травмой не очень-то полезно.