Марьяна Сурикова - Практика жизни

Потом он и спрашивать перестал, а теперь вот точно за мной не придет. После какой-то из бесчисленных пакостей его отношение ко мне окончательно испортилось. Испортилось настолько, что он обвинил меня в том, чего я действительно не совершала. Ведь всерьез решил, будто я мстила Элизабет и таким образом подставила всю академию. Ах, если бы я могла повернуть время вспять и все исправить! Но я не могла. И вернуться тоже не могла. И не только потому, что в академии я зависела от него, но и потому, что больше не могла выносить такое его отношение ко мне.

В общем, я написала письмо подругам, Тед отнес его на почту и вскоре принес ответ — эмоциональный и гневный от Элинны, умоляющий — от Мелинды. Я отправила им последнее послание, в котором велела не волноваться обо мне и дать пожить спокойно, добавив при этом, что в новом месте чувствую себя просто превосходно.

Энн, конечно, была довольно груба, да и Тед не отличался хорошими манерами. И раньше я бы, не колеблясь, осадила их за подобное ко мне отношение, но сейчас два фактора абсолютно переменили мое мировоззрение: во-первых, это я была гостьей в их доме, причем гостьей не слишком желанной. При этом меня кормили, поили и выделили, как сказала Энн, нормальное платье (я бы назвала его не иначе как рубищем). Во-вторых, мне было их искренне жаль, особенно Энн. Я видела, как изо дня в день она поднимается ни свет ни заря и приступает к работе по дому. Сперва она шла на рынок, затем возвращалась и готовила еду, прибирала комнаты (Энн не была неряхой и по мере сил пыталась содержать дом в чистоте), а после отправлялась на работу в какую-то адвокатскую контору, где подрабатывала поломойкой. Затем она шла в харчевню мыть посуду, а вечером добиралась до дома, чтобы накормить своего непутевого брата, а теперь еще и меня. Мне даже стыдно было отказать ей, когда она велела помогать с чисткой овощей, мытьем полов или стиркой вещей.

Сперва у меня ничего толком не получалось, но терпение Энн, ее строгие окрики и суровый надзор взяли свое. Я научилась таким вещам, о которых раньше и понятия не имела: чистить и нарезать овощи, перебирать крупу, просеивать муку, мыть полы (Элинна просто гордилась бы мною), протирать пыль, чистить печку, мыть посуду, стирать одежду. Именно во время стирки голубого бального платья мне и пришла в голову идея, как я смогла бы заработать денег. Я ведь умела хорошо шить, а потому предложила Энн раскроить прекрасный материал и сделать из него пару красивых халатиков.

Энн скептически отнеслась к моему предложению, но когда халаты были готовы и она придирчиво осмотрела творение моих рук, то осталась очень довольна. В тот же день сестра Теда принесла первую выручку, сказав, что в магазине готового платья вещи, сшитые мною, были приняты с большой охотой. На первые в жизни заработанные моим собственным трудом монеты Энн купила новый материал, чтобы я пошила еще вещей, а из магазина даже заказ прислали на комплект нижнего белья.

Что касается Теда, то он большую часть дня находился дома, а на работу свою выходил по ночам. Под утро возвращался, принося домой монеты, которые и отдавал своей сестре. Энн всегда тщательно пересчитывала выручку, подозрительно косилась на брата, спрашивая, куда он запрятал остальное, а он отвечал, что отдал ей весь заработок и больше у того виера, или пьянчуги, или элита нечем было поживиться, а сам вскоре исчезал из дома и возвращался под утро мертвецки пьяный. Частенько его притаскивал к дверям Ворон, который спустя несколько дней, как и обещал, передал Теду деньги, вырученные от продажи моего коня. Всю сумму я отдала Энн, чем заслужила еще большее ее одобрение.

Когда прошло немного времени и я несколько привыкла к окружающей обстановке, то поняла, что Энн не в восторге от выбранного братом рода деятельности и всегда ужасно волнуется за него. Позже также узнала, что Тед сидел несколько раз в местной тюрьме, но ее начальник отпускал карманника, когда Энн приносила собранную с немалым трудом нужную для залога сумму. Несмотря на это недовольство, именно на монеты, украденные Тедом, мы с Энн покупали продукты на утреннем рынке. Из дома меня одну Энн не выпускала, а я не особо рвалась прогуляться по вонючим подворотням.

Мое представление о жизни в целом рушилось, как карточный домик. Какая нищета царила вокруг, какое беспросветное отчаяние! Я узнала в полной мере, в каких условиях рос и воспитывался мой отец, и в который раз восхитилась его сильным характером, не позволившим ему сломаться, а, напротив, возвысившим над обстоятельствами. Ведь он не спился, как многие, а пошел учиться.

Теперь я лучше понимала этих людей, которым то самое виерское движение дарило хоть какую-то надежду, принося реальную помощь (выплаты пособий по бедности, возможность официально устроиться на работу или пойти учиться). Позже я больше узнала и о метке Тени. Оказывается, все, кто желал стать участником движения, приносили клятву, и если желание было искренним, на теле проявлялась метка, очень похожая на мою.

Не скажу, что была в восторге от новой жизни, скорее наоборот, но и уйти не могла, несмотря на разочарование и осознание, что Тень не собирается со мной встречаться. Сперва я даже не сомневалась в таинственном предводителе виеров, полагала, он сразу же изъявит желание увидеться, стоит только послать весточку. Однако время шло, а Тень не объявлялся. И каждый день на мой очередной вопрос вор отвечал, что никаких новостей нет. Кажется, Энн с самого начала была права.

Так и проходили дни, которым я потеряла счет. Я все больше погружалась в уныние, совершенно не понимая, что мне делать дальше, а потом вдруг все снова изменилось.

Я спустилась по лестнице и подошла к приоткрытой двери на кухню, когда услышала слово «Тень», и остановилась.

— Что же он не отвечает? Ты ему уже сколько весточек послал?

— Одну.

— Всего одну? Так Фиалке говорил, что несколько.

— Я в самом начале одну отправил, как только она у нас появилась, а ответа не дождался. Мне потом Ворон сказал, что та весточка могла до Тени и не дойти, вроде в отъезде он был, я хотел повторно отправить, а потом жаль стало.

— Чего тебе жаль стало?

— Тебя. Вон как о девчонке печешься, носишься с ней, что курица с цыпленком, повеселела даже. Привязалась ты к ней, а она тоже старается, помогает. Тебе легче намного, ну я и решил… повременю еще с этой весточкой, а отправлю попозже.

— Да ты с ума сошел? Не место ей здесь! Хоть видел, как на нее наши поглядывают? Да она здесь ну точно алмаз в навозной куче. Как говорит, как ходит, да она и полы моет так, словно наклонилась реверанс королю сделать. Наших только метка ее и останавливает.

— А ты сама посуди, стала бы она у нас батрачить, если б было куда пойти? Тень молчит, а она не уходит. Некуда ей податься!