Екатерина Лесина - Наират-1. Смерть ничего не решает

Стереть, как нелепую помарку, выдрать весь лист, размолоть в пыль этот клочок никчемного пергамента.

…во славу дней грядущих помни, кем был рожден…

О да, РуМах, твой ученик помнит. Все помнит!

Толком придти в себя получилось лишь за столом. Вдруг оказалось, что кабанина и печеные овощи успели остыть. Ирджин, доев мясо, перешел к тушенным в сметане грибам.

— Мне интересно: вы просто раздавите посудину или разобьете о чью-то голову?

Выразительный, чуть насмешливый взгляд кама. Саднящая боль в сведенных судорогой пальцах и понимание, что в руке — кувшин. Пустой кувшин. А прежде он полным был. Или не был? Проклятье.

— К слову, вы продолжаете меня удивлять: для поэта вы действовали весьма эффективно.

— Я не хотел.

— Вы снова пытаетесь разрушить словами тот образ, который создаете поступками. Напрасно.

На другом конце зала тоненько и весьма мелодично запищала дудочка: конопатая девчонка лет десяти принялась обходить постояльцев, выпрашивая монетку за музыку.

— Вам ведь доводилось участвовать в драках, Туран? Иначе я не берусь объяснить, как вам, не получив ни царапины, удалось свалить с ног человека в полтора раза тяжелее вас. И не только с ног свалить. Я лицезрел его некоторое время назад, и если бы не научная практика, аппетит был бы испорчен, это точно.

— Я не хотел…

Не хотел, он и вправду не хотел. Получилось так.

Разжать пальцы, поставив кувшин на стол, успокоиться. Хотя, как ни странно, но он спокоен. Даже больше: он давно не был настолько спокоен, как сейчас.

— А почему, собственно, вы казните себя? Будем откровенны, вас слишком долго давили и ломали, чтобы это осталось без последствий. Вот и случился выплеск. Этот идиот оказался в неудачное время в неудачном месте.

Да, Турана давили. Да, ломали. И он в праве ответить. Хоть как-нибудь. Хоть кому-нибудь. Пусть и пьяному хаму, выскочившему из выгребной ямы.

Наират — одна большая выгребная яма.

Мальчишка-подавальщик, заменив пустой кувшин на полный, разлил темное вино по кружкам. Несколько глотков утопили остатки угрызений совести. Ирджин, понимающе улыбнувшись, предупредил:

— Учтите, оно крепче, чем кажется. И я бы настоятельно рекомендовал вам поесть. К слову, кабаний бок великолепен.

В животе тотчас заурчало, и Туран, отставив кубок, подцепил ножом ломоть розового, исходящего ароматным жиром, мяса. К нему полагались сухие лепешки и квашеная с брусникой капуста, каковую приходилось брать руками.

Кам ел неспешно, аккуратно. Испачканные жиром пальцы он не облизывал, но вытирал куском чистого полотна. Эта мелочь, вроде бы и несущественная, вдруг сделала Ирджина отличным от прочих наирцев, кои виделись Турану одинаково неопрятными. Нет, он не проникся внезапной симпатией, но просто отметил для себя момент, как отмечал иные, тоже несущественные.

Вроде пересвиста дудочки, что мягкой шерстяной нитью вплетался в полотно местных шумов, отвлекая и раздражая. Дудочка — для простонародья, а истинные мастера флейту приручают.

— Вы для меня становитесь все большей загадкой, — произнес Ирджин, чуть отодвигаясь от стола. — Вы — неплохой тактик, но отвратный стратег. С одной стороны, тихо и незаметно отлупили здоровяка в закутке, а с другой — что вы собирались делать с его дружками чуть позже?

Кам кивнул на компанию изрядно пьяных мужиков количеством с полдюжины и, заметив, как Туран потянулся к ножу, поспешил успокоить:

— Не переживайте, это недоразумение я уладил. Тем не менее, некоторые ваши поступки заставляют крепко задуматься над тем, как вам удалось оказаться в каганате.

Туран исподлобья глянул на Ирджина и положил в рот большущий кусок мяса.

— Если не ошибаюсь, вас доставили сюда почти случайно? Должен был быть кто-то другой. — Кам улыбнулся и слегка склонил голову, будто приглашая к ответу. Но не дождался и продолжил:

— Кто-то другой… Рискну предположить, что это был не кхарнец. По-крайней мере, не чистокровный, как вы. Ыйрам упоминал что-то о погибшем товарище. Кто его убрал? И почему? Раз это не наши, то…

— Ирджин, вы становитесь предсказуемым. Наши-ваши-какие-то-еще. Чего вы от меня хотите? Да, мой товарищ погиб. Посылку доставил я. Предложили получить еще больше денег, я согласился. Всё.

Дудочка заиграла напротив стола товарищей избитого бедолаги. Те с пьяным смехом принялись кидать малявке гроши. Она же умудрялась подбирать их, не отнимая инструмента от губ.

— Я от вас ничего не хочу. — Кам больше не улыбался. До чего же он все-таки некрасив: толстые ассиметричные губы, припухшие веки, которые, кажется, вот-вот срастутся, замыкая и без того узкие прорези глаз. Дрябловатая кожа на щеках поплыла, наметив складками; еще пара лет и те разрастутся до полновесных брыл. — Чего я могу хотеть здесь? Разве что, чтобы вы больше не мордовали людей без необходимости.

Туран снова вспомнил свою недавнюю жертву, принялся со злостью жевать подсохшую лепешку и чуть не прикусил язык. Отвернулся и уставился на конопатую музыкантшу. А девчонка, спокойно обошедшая до того столы с упитыми бортниками, с парой расшрамленных солдат, с тихой компанией торгашей, явно продавших за свою жизнь не одну такую малолетку, поймав взгляд кхарнца, вдруг остановилась. И развернувшись на пятках, снова пошла играть солдатам, оставив без музыки один единственный стол во всем зале.

— А вы ей не понравились, — констатировал Ирджин, слушая шепот парня-подавальщика. — Благо, ее мнение абсолютно не важно. В отличие от мнения иных людей, присутствующих здесь сегодня.

Кам жестом отослал мальчишку и, порывшись в одном из кошелей, протянул Турана круглую медную пластинку вроде монеты, но раза в два больше диаметром. Да и рисунок странный: аверс украшен сложным узором, а реверс гладкий, что зеркало.

— Держите. Сейчас я уйду. Вы доедите кабанину и попробуете слив в меду. Очень, знаете ли, рекомендую. А через полчаса проследуете на второй этаж к предпоследней двери — около нее будет гореть две свечи вместо одной — вежливо постучите и приложите эту штучку гладкой стороной к замочной скважине. И, умоляю, все-таки не мозольте глаза друзьям вашей жертвы. И уж тем более не пытайтесь бежать. Вы ведь хотите довести до конца дело со сцерхами?

Вытерев еще раз губы полотенцем, Ирджин аккуратно накрыл им тарелку, встал из-за стола и направился к лестнице.

…и, выбрав путь однажды,

не отступай,

Сколь тяжкое не выпало бы бремя…

А может, правы были те, кто говорил, что РуМах тяготеет к пафосу?

Кусочек сливы застрял в зубах и ужасно раздражал, но избавиться от него удалось только в конце коридора, как раз перед дверью с двумя свечами. Отчего-то именно эта мелочь волновала и нервировала Турана много больше, того, что ждало в комнате. Вытерев пальцы о штаны, он тихо простучал костяшками по косяку начало детской песенки об игре в прятки, после чего накрыл скважину пластинкой. Та приклеилась к замку и даже будто бы прогнулась, вползая в отверстие для ключа. Следом раздался тихий щелчок, и дверь приоткрылась.