Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ)

— Обычная фелюга возьмёт на борт человек сорок, если потесниться. Мы пойдём вниз по реке. Ветер благоприятен: сегодня он дует с гор. Эта мерзость будет не такой густой.

— А потом?

— Пойдём по течению, пока не увидим огней Цирты. Весной повелитель приказал переправить туда партию из трёх тысяч слуг, в обмен на зерно. Думаю, Совет помнит, что тогда я был против, но сейчас мне остаётся только преклониться перед прозорливостью повелителя.

— В Цирте живут мои поданные, точно такие же, что и в Городе, — рассеянно ответил Константин. — По-вашему, я должен был бросить их?

— Уверен, что благодаря доброму сердцу повелителя Цирта ещё держится. Если же туман перебрался и через её стены, придётся спускаться вниз до самого устья. Не думаю, что в Утике нас ожидает горячий приём, но ваша сестра формально ещё является наместницей этого города.

— Я уже слышу ваш голос, великий дука, — криво улыбнулся король. — Эй, там, на башнях! Тиннит, наместница Утики, и Константин, повелитель ста тысяч трупов, требуют открыть ворота! Город погиб, старик. Всё кончено.

— Город не погиб. Он всегда находится там, где его повелитель, — отрезал старый моряк. — Ни к чему считать трупы. Даже миллион мёртвых — это всего лишь гора гниющего мяса. Королевство — нечто совсем другое. Если отец не успел объяснить тебе это, мне жаль.

— Ближе к делу, друзья. До устья не меньше недели хода, — Магон закусил губу, считая в уме. — И сколько же вы планируете потратить слуг?

— Тридцати будет достаточно.

— Тридцать слуг? — восхищённо протянул Кормчий. — Ну и запросы у вас… Впрочем, чего уж тут удивляться: ваш флот всегда был дорогой игрушкой.

— И, в самом деле, — будто бы забыв о нанесённом оскорблении, поддержал его суффет. — Тридцать слуг? Откуда мы столько возьмём? Пятеро уже потрачены, в замке осталось не больше десятка. Даже, если мы соберём всех не успевших разбежаться рыбаков, тридцати не получится.

Великий дука хранил торжественное молчание.

— Может, мы их купим по дороге? — невинно осведомился Магон. — Боюсь даже подумать, во что это обойдётся казне. Тёплая человеческая кровь сейчас в цене, знаете ли. Лично я посоветовал бы взять в качестве слуги хранителя замка. Во-первых, никому, я уверен, его не жаль. Во-вторых, его хватит надолго, если этот трус ещё не спустил всю кровь за ночь.

— Он имел в виду моих солдат, — невозмутимо произнёс капитан стражи, перебирая волосы горного барса, украшавшие лежавший на столе шлем. — Мой десяток. Только они — не слуги, а воины. Ничего не выйдет.

— Тогда повелитель погибнет, — ответил суффет. — Твои люди давали клятву служить и защищать. Жизнь повелителя стоит дороже жизни десяти наёмников.

— Это не просто мои люди. — На бронзовом лице пустынника не отражалось никаких эмоций. — Они из моего рода. Умрут они, умрёт и весь род. Тебе повезло, суффет: если Диедо с женой спаслись, твой род будет жить в них. А ведь Диедо тоже давал клятву служить и защищать.

— Ах, ты, — начал было суффет, но тут из-под шлема вынырнула рука, сжимавшая метательный нож. Длинное жало закачалось на уровне глаз суффета, словно острая головка свисающей с веток змеи. Тот всплеснул руками, сделал шаг назад, наступил на край плаща, и сгорбился, цепляясь за край стола:

— Что… ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? Это измена!

— Снова? Что ж, сегодня, наверно, день такой, — вздохнул Магон. — Ты не мог бы отодвинуть это от меня? Ведь это не я собирался резать твоих родичей.

Взвизгнув, радостно запела освобождённая сталь: Лонго выдернул меч из ножен и двинулся вокруг стола, закрывая собой стоявшего у витража короля. Медные пластины, покрывавшие кирасу и наплечник, тускло блестели. В них горел огонь лучей заходящего солнца, пробившихся сквозь толстое стекло.

— Положи его, ты, изменник. А потом мы спустимся вниз и решим дело на мечах. Что толку лить кровь здесь, впустую.

Капитан, прищурив глаза, покачал головой:

— Ты быстр, но мой нож быстрее. Доспехи не помогут.

Лонго обошёл стол, и капитан перебросил нож в левую руку, а правой рванул из-за пазухи второй. Подкинул его вверх и ловко поймал за лезвие.

— Не приближайся и сегодня не умрёт никто, даже этот ободранный козёл. Мы хотим просто уйти… Стой, где стоишь!

— А как же присяга? — Лонго остановился в трёх шагах от пляшущего в руке лезвия. — Просто возьмёшь, и сбежишь? Трус!

Капитан отступил на шаг, прижавшись к холодному камню спиной.

— Я уйду, а не сбегу, — ответил он хрипло. — Моя служба кончилась. Воины пустыни не служат побеждённым.

— Оправдание труса, — парировал телохранитель, не отпуская взглядом чужих раскосых глаз. — И предателя.

— Как скажешь. — Щека пустынника дёрнулась. — Но всё равно, никто не будет резать моих людей, как коз.

— А я бы мог приказать тебе, Эреглэ. И ты сделал бы со своими родичами всё, что я захочу. Потому, что мне известно твоё настоящее имя.

Рука с кинжалом упала вниз, словно подрубленная. Константин стоял, повернувшись лицом к Совету. Заходящее солнце коснулось гор, и витраж за королём загорелся мрачными багровыми всполохами. Тени упали на лица выложенных смальтой солдат, и они перекосились, стали уродливыми и чёрными. Песок под сапогами превратился в золу, золочёные доспехи поблёкли и теперь выглядели ржавыми. Лицо воинственного всадника приобрело цвет тухлого мяса.

Солнце садилось сквозь витраж с изображением мёртвого короля и казалось, что живой король, стоявший перед ним, с ног до головы закутан в пылающий багровый саван.

— Племена пустыни верят, что настоящее имя мальчика может знать только отец. Когда воин приносит присягу на верность, хозяин вправе потребовать открыть настоящее имя. А потом воину предстоит убить своего отца: ведь настоящее имя могут знать только господин и боги. Как ты убил его, Эреглэ?

— Удавкой, повелитель, — прохрипел кочевник. Лонго дважды ударил его кулаком в живот и, не давая упасть, схватил за горло, прижав затылком к стене.

— Я освобождаю тебя от присяги. Ты свободен, и твои люди тоже.

Телохранитель недоумённо оглянулся. Король кивнул, и Лонго с неохотой разжал руки. Капитан согнулся, растирая раздавленное горло.

— Но прежде я хотел бы показать, куда ты пойдёшь и поведёшь своих людей. Суффет, подайте мне вон ту безделку.

— Да простит меня повелитель?

— Песочные часы. Вот эти.

Суффет обошёл стол на негнущихся ногах и, обхватив часы обеими руками, приподнял, едва не уронив. Кормчий кашлянул в кулак, скрывая смех.

— Очень хорошо. По-вашему они тяжёлые?

— Как? Тяж… Что угодно повелителю? — Суффет непонимающе смотрел куда-то выше головы короля.

— Часы, — повторил Константин. — Песочные часы моего отца. Они тяжёлые? Мер двести будет?