Робинзон - Под покровом тайны

В моей комнате вообще царил полный тарарам.

Пока я осматривала квартиру, мама оккупировала ванну и начала мыться под душем.

Милица Ивановна и Тим благоразумно не переходили из своего дома, но во все глаза из проема портала разглядывали наши скромные апартаменты.

На всякий случай я взяла толстую доску, стоявшую без дела в прихожей и уперла ее в дверь. Мало ли за квартирой наблюдают, и решат проверить, кто тут хозяйничает.

Однако повезло, пока мама мылась, никто нас не побеспокоил.

Только бабуля все ходила по квартире и ахала.

— Ох, Варька! Как вы богато живете, прям буржуи. У нас даже у председателя колхоза такого благолепия нету.

Мама, выйдя из ванной комнаты, грустно сказала:

— Закончилось наше благолепие бабушка, будем теперь в деревне жить, а в этой квартире не сегодня, так завтра, другие жильцы появятся.

Мы едва успели собрать часть нужных нам вещей, как раздался звонок, а затем дверь содрогнулась от мощных ударов.

— Уходим! — зашипела я и, схватив маму за руку, нырнула в проем портала. Бабушка последовала за мной, после этого проем закрылся.

— Ну, теперь они все там разнесут. — Вздохнула мама.

— А какой воевода стрельцами командует, — простодушно спросила Милица.

— Мама, я же тебе говорил, — воскликнул Тим. — Нету там у них стрельцов и воевод тоже, теперь царю, солдаты служат. Мне Лена это давно говорила.

Наш разговор прервал появившийся Иван Тимофеевич. Он с любопытством глянул на керосиновую лампу, и сказал:

— А чего это вы вокруг пустого стола хороводы водите. Я думал вы уже во всю блины едите. Кто-то вечор обещал испечь.

— Ой, батя, прости! — воскликнула Милица Ивановна, — Запамятовала совсем, сейчас я все мигом сгоношу. А пока сымай тулуп, да садись за стол.

Довольный староста скинул поношенный овчинный полушубок и уселся за стол.

— Садись и ты, Аглая Никаноровна, — обратился он к бабушке, — в ногах правды нету.

Посидим, поговорим. Давненько мы с тобой так не сиживали.

Бабушка насупилась и явно что-то хотела ляпнуть, но вместо этого вздохнула и села напротив.

Милица Ивановна в это время уже хлопотала у плиты, наливая на смазанную топленым маслом сковороду, пахнущее дрожжами жидкое тесто. Мы же продолжали стоять, ожидая, что будет дальше.

Троюродные брат с сестрой заговорили неожиданно мирно, после чего мы с мамой также уселись рядом с ними. Тим тоже присел на лавку у окна и что-то тихо рассказывал своим младшим братьям и сестрам.

— Ходил с утра дом смотреть, — громко сказал Иван Тимофеевич. — С лета туда не заглядывал. Все там в порядке, только протопить и жить можно. Даже сено на сеновале полно. Только вот скотины я у вас не вижу, — ухмыльнулся он.

— Как это нет скотины?! — воскликнула бабушка. — а коза моя, не скотина что-ли? Ты Ивашка, смотри, не заговаривайся!

Возможно, что старики снова бы разругались, но в это время им на деревянные тарелки Милица Ивановна положила горячие блины и поставила рядом горшок сметаны. Беседа прекратилась сама собой и в следующие минут двадцать, все усиленно поедали блины.

Затем мы напились чаю из бабушкиного самовара, и после этого отправились на осмотр нашего будущего жилья.

Никакой ограды вокруг дома не было. Сам он был огромен, наверно в два раза больше бабушкиного. Высокий, с резным крыльцом, ведущим на второй этаж. В его задней половине широкий помост также поднимался на второй этаж и упирался в большие, закрытые ворота.

На мой вопросительный взгляд мама тихо пояснила:

— Это чтобы на телеге сено на сеновал возить.

День выдался солнечный, на небе не было ни облачка. Снег под яркими лучами искрился мириадами искр, так, что было больно смотреть. Несмотря на подавленное настроение, хорошая погода брала свое и я почувствовала, что апатия проходит.

— А почему бы и нет? — подумала я. — Люди живут везде. А мы, оборотни, ничем не хуже, а еще лучше. Сейчас намоем этот дом, протопим, и заживем втроем. Возьмем сюда бабушкиного пса и козу, потом, может, еще корову заведем.

Внутри, как ни странно было чисто и сухо, не пахло затхлостью. Наоборот, присутствовал легкий запах смолы и сушеных трав. Бабушка одобрительно фыркнула, разглядывая русскую печку. А вот маленькие окна, закрытые ставнями, ей явно не понравились.

— Ленка! — сказала она, не поворачиваясь. — у меня в сарайке оконные стекла в ящике лежат, принеси их сюда. Стеклорез не забудь, он полке у двери лежит.

Я засмеялась про себя, удивляясь тому, как быстро бабуля стала использовать мои способности, но вслух ничего не сказала и нырнув в открывшийся портал, принесла пару небольших стекол и стеклорез. Иван Тимофеевич, наблюдая за моими действиями, помалкивал, но на лбу у него выступила испарина. Вероятно, в мечтах он представлял, как я тащу для него все подряд из старого мира.

— Иван Тимофеевич, а кто тут жил раньше? — не удержалась я от вопроса.

Староста нахмурился, было заметно, что отвечать ему не хотелось. Тем не менее, он коротко повторил свой вчерашний рассказ о бобыле Никодиме, всю жизнь прожившем в этом доме и без следа сгинувшем в дремучих лесах Заповедья.

Видя явное нежелание старосты говорить на эту тему, вопросов я больше не задавала.

Бабушка с мамой, в отличие от меня, времени не теряли и активно шарились по всем углам. Довольно быстро они выяснили все, что нужно и заявили Ивану Тимофеевичу о том, что их все устраивает, а затем бабуля намекнула, что ему лучше пока уйти.

— Тимофеич, иди-ка домой, под бочок к старухе своей, — сообщила она. — Лизавета твоя, небось все окна проглядела, тебя дожидаясь. А мы тут, благословясь, намоем все, да полы нашоркаем.

Староста предупреждение принял всерьез и быстро ушел, пообещав зайти вечером, глянуть, как мы устроились.

И тут меня припахали по-настоящему. Так я не работала даже в больнице.

Первым делом бабушка заставила открыть портал к ней домой и забрать козу и собаку. Увидев раздувшееся от молока вымя, она, забыв обо всем, принялась доить свою любимицу. Я же начала носить дрова к печке. Высохшие до звона березовые поленья быстро разгорелись и через пару минут активно затрещали в топке.

Тут меня озаботила мама, вручив коромысло и пару деревянных ведер литров сорок каждое, отправила за водой. Колодец располагался на задах, почти у самого леса, закрытый тяжелой дубовой крышкой. Вода в нем стояла высоко, поэтому ее можно было просто зачерпнуть ведром.

Потом, таща на себе в дом почти сто килограмм совокупного веса воды, ведер и коромысла, я размышляла:

— Как здорово, быть оборотнем, раньше бы не оторвала от земли даже одно такое ведро. Собственно это даже не ведра, а тяжелые деревянные ушата. Да и колодезную крышку не сдвинула бы с места.