Александр Зорич - Ты победил

– Играем дальше, – потребовал папаша всех лучших сладких девочек Багряного Порта.

Денег ему было не жаль, у него их было много. Он был пьян еще с утра и приветствовал любое приятное разнообразие.

Лагха поднял глаза на небо. До полудня оставалось еще достаточно времени. Лагха взялся за конус, не глядя ни на игроков, ни на кости, ни на стол.

За время, оставшееся до полудня, Лагха выигрывал девять раз. Три раза крупно проигрывал – нарочно, чтобы его компаньоны не охладели к игре. И ни разу не устроил ни одной ничьей – ведь не было на площади его отца, несчастного и бессовестного Саина окс Ханны, чтобы сбегать за «длинной рукой».

Триста монет серебром – таков был улов Лагхи Коалары в первой и последней в его жизни партии в кости. Еще выходя из дома он знал, что все произойдет именно так, как произошло. Он ждал этого момента уже не один месяц. Не один год. С того самого дня, как увидел отца, преследующего скачущие по пыльным булыжникам кости. И вот, благодаря господину Кафайралаку, его мечта исполнилась, его уверенность нашла себе подтверждение. Ведь, главное, свершив свой маленький подвиг, Лагха останется безнаказанным. Его отец будет кусать локти, а его новый хозяин никогда и не узнает о его триумфе.

Став старше, гнорр Свода Равновесия никогда не играл в кости. Лагха отдавал предпочтение изменчивому, пестроцветному Хаместиру. Или, на худой конец, ламу – игре мелких магических жуликов, гвардейских офицеров и чокнутых стихопевцев.

Лагха покинул площадь так же стремительно, как на ней появился. На одной из улиц близ порта он обменял серебро на золото, а семь золотых авров старой ре-тарской чеканки положил в потайной карман, приторочений к исподу его латаных-перелатанных штанов. И отправился домой.

Он немного опоздал. Господин Кафайралак уже пил молодую бражку, развалившись в плетеном кресле, а домашние составляли вокруг него подкову, застыв в самых что ни на есть пришибленных и принужденных позах. Появление Лагхи было встречено всеобщим оживлением – Саин окс Ханна, конечно, с радостью прибил бы Лагху оглоблей, но при господине Кафайралаке ему любо было представлять себя понимающим, снисходительным, хотя и угнетенным беспросветной нищетой отцом.

Мать сунула Лагхе узел с его пожитками. Сестры поцеловали его в лоб. Каждая из них завидовала густым черным кудрям, правильным чертам лица и гладкости кожи своего брата и втайне корила родителей за то, что те разделили свою красоту между детьми на такие несоизмеримые доли. Лагха обнялся с братьями – старший (тот, что стал старшим после смерти сгинувшего в столице) процедил сквозь зубы что-то насчет удачи, а средний прыснул со смеху. Они не сомневались в том, что симпатичного и стройного Лагху покупают с самыми что ни на есть грязными целями, а потому показно гордились своей мнимой чистотой и независимостью. Мол, бедные, но гордые.

Быстро покончив с утомительным прощанием, Лагха бросил пустой взгляд на свой дом с покосившимися стенами и подточенным красноголовыми муравьями крыльцом, и поплелся в сторону порта вслед за господином Кафайралаком, которому хватало тактичности воздерживаться от каких бы то ни было комментариев. А семь золотых авров полеживали себе в кармане Лагхи, дожидаясь своего часа. Он наступит спустя год и один месяц.

– Где это он шатался, интересно знать? – просто так, чтобы не молчать, спросил отец Лагхи, утирая случайную слезу, когда Лагха и Кафайралак вышли за порог.

– Кстати, посмотри, не прихватил ли стервец с собой чего нашего! – добавил он, когда его сын и загадочный северянин скрылись из виду. Так, чтобы не показаться излишне сентиментальным.

Ответ на свой вопрос Саин узнал вечером этого же дня. Когда подпоясанный дорогим кушаком, в новой рубахе и с фляжкой отменного гортело на груди он явился на «службу». Базарная площадь полнилась слухами. Хозяин веселого дома – пьяный в стельку, красномордый и удрученный потерей кучи серебряных авров – рассказывал, наверное, в сотый раз, как было дело.

– Эй, Саин, а пацан-то твой, как оказалось – «золотая ручка»! – заорал на всю площадь хозяин скобяной лавки, весь сплошь зеленый от нежданного проигрыша.

Ничего не понимающий Саин подошел ближе. О чем это они?

Пока, то краснея, то бледнея, Саин выслушивал подробности утреннего триумфа своего младшего сына, на языке его вертелось около двух десятков известных ему проклятий, среди которых были и варанские, и южные. Он едва удержался на ногах, когда узнал, что за час игры его сын проиграл лишь трижды. Да и то, как заметил проницательный купчина, «проиграл для виду». Что за час игры его сын выиграл столько, сколько стоил сам по оценке загадочного господина Кафайралака.

Но когда ступор прошел, а первое удивление уступило место истеричной решительности, Саин растолкал толпу собравшихся вокруг себя зевак. Пыхтя и понося все на свете, он помчался в порт. Как бы там ни было, он должен вернуть украденную драгоценность. Сын должен принадлежать отцу, а не какому-то негодяю, собирающемуся тешить свою вельможную похоть! Он должен вернуть Дайла, своего милого сыночка. Он передумал! Отец и сын – одно целое! Такие мысли лихорадочным галопом проносились в голове Саина, пока он, улица за улицей, то быстрым шагом, то бегом, приближался к порту.

Но его праведный гнев так и остался невыраженным. Потому что корабль «Шалая птица», в сдвоенной каюте которого господин Кафайралак и Лагха толковали о том о сем, уже вышел из гавани Багряного Порта.

И Саину окс Ханне только оставалось плюнуть вслед «Шалой птице». А что еще остается, когда крадут твоего любимого сына, который оказался курицей, несущей золотые яйца?

Господин Кафайралак сразу понравился Лагхе. Во-первых, тем, что он не понравился его домашним. А, во-вторых, своей открытостью. Временами впечатлявшей даже его, Лагху.

– Сыном ты мне не будешь. Любовником – тоже. Братом – о нет! Для друга ты слишком молод. Впрочем, и для соперника тоже. Стало быть, ты будешь моим учеником, – заключил господин Кафайралак, когда они заперлись в каюте «Шалой птицы».

Лагха кивнул. Это даже лучше, чем он думал. Учеником. Ему еще никогда не предлагали стать чьим-то учеником.

– А чему ты будешь меня учить?

– Я научу тебя быть гнорром, – был ему ответ.

– Гнорром? Кем это, а, господин Кафайралак? – поинтересовался Лагха.

– Во-первых, я не хочу, чтобы ты называл меня господином Кафайралаком. Пусть этим идиотским именем зовут меня идиоты. А, во-вторых, кто такой гнорр ты узнаешь, когда мы сойдем с корабля.