Роман Выговский - Игра без правил

— Тогда не смею вас больше задерживать, мисс Архонт, — улыбнулся он, заговорщицки подмигнул. — Дамы идут первыми.

— А слуги в хвосте, — ответила Леонор холодно.

Она первой коснулась танцующей воронки в центре вихря и исчезла. Даже звука не издала, только что стояла на блестящем каменном полу, загадочно мерцала ткань ее платья в свете ламп…И вот пропала. Наверняка Аркан работает как скларт, — решил Фарамонд. Если бы я мог считать настройки портала, то в будущем сам смогу перемещаться на Харн без помощи Леонор и ее башни.

Барон запустил руку во внутренний карман камзола, зрачки округлились, чернильным пятном заполнили радужку. Из груди наружу вырвался тяжелый вздох, даже в легких заскрипело. Фарамонд с болью и разочарованием вытащил руку обратно, на ладони лежал сдутый и плоский кожаный мешочек. Легкий, почти невесомый он не оттягивал привычно ладонь, кожа не чувствовала знакомой теплоты черного кубика.

Скларта нет! Хотелось закричать от обиды, ударить ногой в стену, а еще лучше отстегать кого — нибудь плетью. Ладони Фарамонда сжались в кулаки, лицо напряглось, на скулах вздулись крупные бугорки. Темные глаза барона горели холодным огнем мести, черные языки пламени могли испугать даже несокрушимую башню. Медленно, будто веки отлиты из бронзы, он закрыл глаза, глубоко вдохнул, разжал дрожащие от напряжения кулаки.

Фарамонд настраивался на источник Силы. Медленно представил меч, широкую и удобную рукоять, обмотанную шершавой кожей, украшенную литой львиной головой, длинное прямое лезвие из вороненой стали, с двойным кровостоком и гербом на эфесе. Он видел даже тусклый блеск металла, утончения лезвия на режущей кромке и загадочный блеск на острие. Барон выбрал для себя такую настройку на Аркан. Для того чтобы использовать Силу, сплетать чары, нужно проводить ритуал, но сейчас у него иная цель…

Вслед за мечом из темноты возникли глаза, большие, серые, холодные как сталь, следом за ними тонкие, но красивые губы, прямой аристократический нос. Лицо королевы, королевы мечей.

— Зачем, ты искал наше королевское величество, виконт? — спросила она черство.

— Никогда, слышишь, никогда не называй меня виконтом! — рыкнул Фарамонд гневно, даже забыл, что королева слышит мысли, а не слова.

— Как хочешь, но независимо от желания королевы остаются королевами, а виконты виконтами. Это не то, что мы можем изменить, — ответила хранительница Аркана с насмешкой. — Так что ты хотел, смертный?

— Ты! Ты взяла скларт? — трясясь от гнева, спросил Фарамонд. Как она посмела унизить его, назвать смертным того, кто посягнул на бессмертие, того кто способен шагать сквозь пространство и время. Он осекся: Без скларта уже не способен…

— Зачем мне твоя безделушка, барон, — презрительно ответила королева, — нашему королевскому высочеству без надобности Харнский мусор.

Как же, мусор, — Фарамонд тяжело вздохнул, — Бриан головой рискнул ради такого мусора. Ничего ты не понимаешь, глупая напыщенная старуха, потому — то твой дух и хранит младший Аркан, но вслух сказал:

— Вашему величеству положено знать, что скларт очень ценная вещь в умелых руках, это не просто безделушка.

— О! Я мы знаем, наверное, потому башня и взяла его — ответила королева устало. — Ты утомляешь нас виконт, спрашивай быстрей и уходи, пока портал не закрылся.

— Отыщи куда девался скларт, — сказал Фарамонд повелительно, — я не буду сюсюкаться с тобой как Леонор, для меня ты лишь инструмент, «величество».

— Ты тоже, — ответила королева холодно, — ты всего лишь пешка, ждущая гамбита. Сегодня плоть, а завтра труп, всего то. Таких как ты я видела тысячи. Но мы поможем тебя, мы милостивы к слабоумным.

— Еще одна такая колкость, и я тебя уничтожу! — рыкнул Фарамонд. — Хоть одно кривое слово!

— Как страшно, — ответила королева спокойно, — но хорошо, это ниже нашего достоинства вести подобные беседы. Я буду помогать тебе, пока. Пока ты жив, естественно. Но если честно, барон, Мы нужны тебе, а потому ты ничего не сделаешь нам.

Фарамонд побагровел от гнева, даже белки глаз покраснели, зубы трещали от напряжения, в висках заломило, но стерпел. Королева действительно нужна ему, и старая кошелка знает это, умная стерва.

Подергивающееся полотно портала уже покрылось широкими складками, от центра к краям пролегли черные полосы. Ленты с каждым мгновением становились все шире, Фарамонд знал, когда чернота закроет весь туннель, переход станет опасным. Медлить нельзя. Осторожно, будто перед ним не временная воронка, а горячее пламя протянул руку. Пальцы соприкоснулись с холодным и влажным, по коже побежала серебристая жидкость. Фарамонд прикрыл глаза, он уже тысячи раз проходил таким туннелями, но обычно выстраивал их сам. Тут же все во власти башни, от него ничего не зависит, но по — привычке барон сосредоточился, представлял то место, куда переместится. Он в деталях помнил пустынные степи Шахарна, сухой мертвый воздух, каменистую серую почву и небо, его никогда не забыть…Фарамонд медленно поднял веки.

В страшно лиловое, как умерший закат, небо рвалось высокое пламя. Угольно — черные языки извивались лентами, грозно выстреливали вверх. Дым, а может и само пламя, не разберешь, поднимался густым мрачным облаком над широкими кругами камней. Издали высокие, правильной формы менгиры напоминали колонны разрушенного храма. Тусклая серая поверхность камней изрезана тонкими прожилками, будто разукрасили праздничными лентами, расшили золотом и самоцветами. Тонкие полоски горят и светятся жизнью, но темный огонь затмевает и этот цвет. Колорит блекнет на фоне густой и непроглядной черноты.

Звезд не видно, а может, и нет их вовсе в этом зловещем небе. Все цвета и краски исчезли над пожаром, и пускай небо даже усыпано звездами, сейчас видно только огонь — неистовый, жадный.

Обычно пламя торопиться уничтожить как можно больше до того, как успеют загасить, ведь радость огня скоротечна. Он либо гаснет сам, подыхает как голодный зверь, пожрав все, к чему способен дотянутся, либо его загоняют в угол и тушат. Темное пламя никуда не спешит, высокие языки тянуться вверх гордо и независимо. Он горит уже тысячи лет при нынешних хранителях, как горел до них, и будет после. Ему нет дела до забот смертных.

Фарамонд и дальше следил бы заворожено за танцем могучей стихии, но заметил громадную кривую тень под ногами. Призрачный холодный свет луны часто рождает кошмары, даже собственная тень здесь с уродливыми длинными лапами, на пальцах будто когти, а вместо головы старый горшок. Но этот громадный фантом не его, ведь собственный, пускай и выглядит чужим, но послушный — стоит неподвижно, а этот трепещет как тряпка на ветру, скользит быстро — быстро. Фарамонд поднял голову, посмотрел ввысь.