Константин Нормаер - Сезон колдовства

— Я буду молиться, чтобы моя сестра перемолола твоей племяннице все кости, — рявкнул мальчик.

— Подавится, — зарычал я. — А потом…

Придумав злую шутку, я безумно захотел произнести ее вслух, но вместо этого просто спустил курок. Ничего страшного, суккубу не привыкать, поищет себе новую одежонку. А мне необходимо поскорее избавиться от тяжкого груза старых долгов. Теперь одной нитью, связывающей меня с этим миром будет меньше.

Подойдя к вешалке, я сбросил висевшее тело на пол.

— Вставай слепец, пора идти за поводырем, — произнес я приказ голосом убитого мной суккуба. — У тебя появился новый хозяин.

Отыскать след

Отыскать след

Он пыхтел словно косматый медведь, глубоко и неторопливо. Никаких вопросов, только молчаливое выполнение моих приказов. С проводниками всегда так — один хозяин умер, пусть здравствует новый. Они по-другому не могут: вечные рабы чужих желаний способных лишь подчиняться прихоти повелителя. Но ведь так было не всегда…

Приблизившись к слепцу, я осторожно задал ему один простой вопрос:

— Скажи, в чем твой заклад? Что именно отнял у тебя хозяин?

Сначала проводник сделал вид что не расслышал, но когда я спросил второй раз, остановился и задумчиво опустил голову. Так он простоял достаточно долго, а потом перестав пыхтеть тяжело воздохнул и все же соизволил ответить:

— Когда я еще ощущал биение сердца, то не ценил одной простой вещи.

— Какой именно?

— Того что меня окружает. Цвета. Небеса, какие они сейчас? — подняв голову, поинтересовался слепец.

— Бирюзовые, ни единого облачка.

Проводник задумался и с жадностью принюхался к душному летнему воздуху наполненному ароматом густого леса.

— А как выглядит солнце? Оно все так же обжигающе прекрасно?

Я кивнул, и поняв, что мой жест остался незамеченным, тихо сказал:

— Сегодня оно почти бесцветное, и в этом его особенная прелесть.

— Даааа, — протянул слепец, и жадно облизнул влажные губы. — В самом начале лета оно жалит не хуже гарчетских пчел. — Устало присев на огрызок пенька, он скрестил руки на груди и мечтательно улыбнулся: — Помню в детстве мы любили взирать на него сквозь цветные стеклышки. Знаешь, такие крохотные осколки разбившегося счастья…

Может быть мне стоило его остановить, но я не стал этого делать. А если бы даже попытался, то у меня все равно ничего не получилось. Слепец уже крепко погряз в прошлом. Его разум был слишком далек отсюда, — там где среди воспоминаний затерялось его беззаботное детство.

— Неподалеку от нашего городка стояла разрушенная церковь. Ее разорили очень давно, оставив только обглоданные стены и могильную пустоту внутри. Но самое интересное крылось под дырявым куполом: сотни крохотных осколков от витражных стекол. Помнится, у меня набралось не меньше трех десятков. Я долго любовался ими, раскрашивая все вокруг в любые, даже самые нереальные цвета. А потом… — он замялся, — потом, я обменял их на один короткий поцелуй. — Его улыбка сделалась печальной. — Правда забавно, муремук, целое сокровище в замен мимолетного прикосновения. А у вас тоже так? Ответь, там на звездах, откуда ты родом, люди также слабы как и здесь?

— А ты считаешь это слабостью? — искренне удивился я.

Он повернул голову в мою сторону, — и на миг мне почудилось, будто его пустые глазницы видят гораздо больше, чем даровано обычному человеку.

Затем мы долго молчали. Проводник продолжал утопать в воспоминаниях, а я проклинал все и всех: средневековую жестокость, человеческую алчность и многое другое. Впрочем, если хорошенько разобраться, мой родной мир мало чем отличался от здешней безнадеги. Те же страхи, те же желания, а еще чрезмерное лицемерие и позднее раскаянье в собственных грехах. Будто отражение в кривом зеркале, лишь с одним отличием — на Сфере уничтожали словом, а не делом. Медленно, растягивая удовольствие от сотканного из вранья раздора речи. Вместо меча — ложь, а вместо стрелы — высокомерие и эгоизм. Никакой разницы, но главное — итог один и тот же.

— Ответь пыльный странник, когда-нибудь это закончится?.. — внезапно поинтересовался слепец.

Я нахмурился:

— Ты это о чем?

— Обо всем, — расплывчато ответил проводник, и быстро продолжил: — Как насчет противостояния? Когда-нибудь оно прекратится? Или мы будем вынуждены вечно прятаться в сточных канавах и низинах только из-за того, что не отбрасываем тень?

Слова слепца заставили меня задуматься. Раньше я никогда не рассматривал мраковоотродье под таким искаженным углом. Для меня они всегда являлись злом и ничем больше.

— Ты хочешь сказать, что решил озаботиться о своей душе? — удивленно уставился я на слепца. — Только не говори, будто в твоем гнилом нутре отыскалась песчинка благословления.

— А что если это правда, муренмук, — нисколько не смущаясь ответил проводник. — Святые книги ревут в один голос, мол раскаянье позволено каждому. Разве не так?

— Возможно, — пожал я плечами. — И что с того? Или ты намерен отречься от тьмы?

— Абсолютно так, — кивнул проводник.

— Но с чего-ты решил, что мир который тебя окружает примет нового тебя? — задал я вполне логичный вопрос.

— И то верно. — Задумчивое лицо слепца стало отрешенным. Морщины между глаз разгладились и он стал напоминать невинное дитя.

Поднявшись, он вздохнул и повел меня дальше: на встречу ищейке, что могла взять самый тонкий след, хранивший на себе оттенок неведомой силы мрака.

Наш путь до Дремучих холмов занял не больше часа. Запыхавшись я немного задержался у двух кривых грабов, не заметив что слепец продолжил свой путь. Удалившись примерно на сотню шагов, он внезапно остановился и принялся небрежно ворошить пожухлую листву.

Изогнутая спина была похожа на прибрежный валун. Серая и пыльная гладь пошевелилась и наружу высунулось заспанное лицо. Сморщенные, словно печеное яблоко щеки, надулись, и старуха, щурясь, огляделась вокруг. Потом зевнула, потянулась и привстала на руки. Следом за одной головой, появилась вторая. Недовольно нахмурив брови, она сразу нашла меня взглядом и протяжно замычала.

Поводыри выглядели довольно непритязательно, но также как и проводники имели всевозможные ярко выраженные уродства: вытянутые шеи, фасеточные глаза, дополнительные конечности или их отсутствие, — любая мелочь способная отпугнуть и вызвать отвращение у простого смертного.

Старуха вынырнула из травы, словно из морской пены, и на шатающихся ногах направилась в мою сторону. И чем ближе она приближалась, тем отчетливее становились различия в ее отталкивающем облике. Одна голова чуть больше другой. У той, что справа — короткие седые волосы, острый нос и тонкие губы. Левая же, напротив, с пышной копной, и в целом, с более приятными чертами.