Константин Нормаер - Сезон колдовства

— Стало быть, кардинал.

Что-то уж слишком часто персона Гардиуша стала попадаться на моем пути. Или все же это обычная случайность? Но рассуждать об этом, все равно что гадать на кофейной гуще. С другой стороны, кардинал все больше напоминал страхиль из табакерки, который привык появляться в самое неподходящее время. Но одно дело случайные встречи и совсем другое — сравнение с мраковымотродьем.

— Позвольте мне кое-что вам продемонстрировать, — заметив мое замешательство, предложил скоморох. — Тогда, возможно, картина станет для вас более ясной.

— Почему бы нет, — кивнул я без всяких возражений.

Скоморох кашлянул в кулак, а затем хлопнул в ладоши. Из-за тяжелой кованой двери послышались быстрые шаги. Протяжно лязгнул засов, и в комнату ввели невысокого пузатого человека, на ногах и руках которого позвякивали тяжелые кандалы. Судя по громоздким путам, он был весьма опасен. Хотя, если отталкиваться от внешности, ничего особенного — обычный мастеровой.

Пленник вел себя спокойно. Присел на скамью, выставил вперед короткие толстенькие ручки и настороженно повел ухом. Его глаза были скрыты плотной повязкой.

— Расскажите о себе, Барлу, — попросил скоморох.

— Рассказать? — удивился пленник. — Ах, ну да, конечно, рассказать… рассказать. Вы же меня предупреждали, что перед тем как пройти очищение, необходимо поделиться с вами определенными сведеньями….

— Именно так.

— Хорошо-хорошо, мне нечего скрывать от вас. Вот уж никогда не думал, что вляпаюсь в такую историю. И ведь каждое воскресенье на службе штаны просиживал, так-так. Свечки зажигал во славу целыми пучками, а тут такое, святые угодники.

— Барлу… — напомнил о себе скоморох.

— Ох, простите-простите, заболтался. Знаете, когда слишком долго не говоришь с людьми, потом тебя словно не остановить. Ой, кажется я опять за свое. Спрашивайте, отвечу на все ваши вопросы.

— Давайте с самого начала.

Пленник быстро закивал.

— Конечно-конечно. Только обещайте, что мои слова не покинут этих стен.

Скоморох не ответил. Но Барлу расценил молчание как согласие.

— Знаете, он мне сразу не понравился. Когда появился на моем пороге и начал рассуждать о нашем грешном-грешном мире. Я конечно пригласил его в дом, позаботился о подати. Но я и помыслить не мог, что в тот день пускаю в дом зло. Ну а на следующий день он появился снова. Правда на этот раз мне не нужно было раскрывать перед ним двери. Я просто открыл глаза, а он уже сидел напротив.

— Он о чем-то тебя спрашивал? — уточнил скоморох.

— Нет, — быстро замотал головой пленник. — Не спрашивал, но теперь его голос звучал повсюду. И даже если его не было рядом, голос продолжал шуровать в моей голове. Он говорил, говорил, говорил… Сначала я с ним соглашался, осеняя себя знаком Всевышнего, а потом вдруг стало не по себе. Мне показалось, что все это привиделось, и я нахожусь на грани безумия…

— Безумия? — скоморох только изобразил удивление.

Я был уверен: эту историю он слышит уже не первый раз. И эта ярко выраженная эмоция, застывшая на его лице, предназначается исключительно для нас.

Пленник не ответил. Закрутив головой, он потянулся к повязке, но рука одного из помощников мгновенно остановила его.

— Так в чем же безумие, Барлу? Ответь, — продолжил скоморох.

— Ах, да, безумие, — словно спохватился пленник. — Слова-слова, одни слова. В его языке, именно там и крылось зло. Вы только представьте, он был везде. Ночью — среди мрака, в предрассветный час — на лужайке, даже возле отхожего места крылся его монотонный шепот.

— Он тебя к чему-то склонял?

— Склонял? Ну что вы! Упаси Всевышний. Он скорее вразумлял меня. Рассказывал о силе веры и ужасах мракобесия. А потом я начал понимать, что обронил время.

— Обронил время? — снова удивился скоморох.

— Минуты-минуты, часы, — отрешенно прошептал пленник. — Это как с монетой, когда штаны прохудились. Ты шасть, а ее и нету.

— Поясни, что ты имеешь в виду?

— Время, конечно, я говорю именно о нем, — быстро сориентировался Барлу. — Я же объясняю: вроде как проснулся, потянулся, а на дворе уже полдень. Зевнул, собрался, глянул в окно, а там солнце к закату. Вот такие вот дела-дела, братцы.

Я вопросительно уставился на скомороха, до конца не понимая, зачем он устроил это представление.

— А теперь расскажи самое интересно, Барлу. Не стесняйся — тут все свои.

— Свои? Разве нас тут не двое? — удивился пленник и повел носом, жадно втягивая затхлый воздух. — Погодите-погодите. Еще немного. — Внезапно его перст указал на Кейтлин. — Какой обман! Это она то своя?! Мраки-страхи, мать ее к матери! Да где это видано, чтобы помазанник с мракошлюхой восседал за одним столом?!

— А ты сам-то кто? — внезапно окрысилась Кейтлин. — Пустышка, раскрывшая хлебало для скверны!

Пленник зарычал и ударил кулаком по столешнице.

— Нет, я не такой! Слышите?! Не такой!

В подвале воцарилось молчание — вязкое, напряженное, способное оборваться в любой момент. Но гнев Барлу внезапно сошел на нет. Он опустил голову и устало покивал, словно вытрясая из себя последние остатки злобы, а затем заговорил совсем другим тоном.

— Расскажи-расскажи, господа хорошие, — тяжело вздохнул. — Пустобрехство все это. Коли позволите, так я лучше покажу вам, как оно на самом деле меня под себя подмяло. Так-то вам легче будет смекнуть что к чему.

Я заметил напряженный взгляд колдуньи. Всем своим видом она протестовала против этой демонстрации, но было поздно — скоморох уже принял свое решение.

— Снимите с него кандалы, — скомандовал он.

Скрипучий ключ щелкнул в замке, освобождая пленника. Барлу не стал потирать кровавые натертости на руках, а сразу приступил к делу. Слегка приподняв повязку, он взглянул на присутствующих злобным ярко-желтым глазом. Горизонтальный зрачок сузился, вытянувшись в линию. Он внимательно изучил меня, потом колдунью. Слегка коснулся скомороха и уставился в потолок.

— Начинай, — раздался требовательный голос.

Пленник вздрогнул, поморщился и как примерный ученик положил руки перед собой на столешницу. Сначала ничего не происходило. Он просто сидел и мерно дышал. Тихо, осторожно, словно делал это впервые в жизни. А потом что-то изменилось. Внезапно в нем будто случился какой-то сбой, щелчок, как это бывает у испорченного механизма. Барлу затрясся, стиснув зубы до противного скрипа. Руки его сжались в кулаки, а ногти впились в кожу. Было видно, какую страшную боль испытывает этот бедолага. Но хватило его ненадолго. Буквально через минуту он запрокинул голову, и из его рта вырвался протяжный стон, сопряженный с неким животным рыком. Почти как у мрачных проводников. С одной лишь разницей — он не был слугой ведьмы. Но и назвать его человеком было уже слишком поздно.