Алина Лис - Путь гейши

Как докричаться до него? Как найти слова, чтобы он поверил? И нужно ли их искать?

Нужно!

Холодный и одинокий, жесткий и несчастный, — Акио дорог ей. Мия так старалась хоть немного приблизиться, так хотела стать нужной ему. Неужели все зря?

Она посмотрела на смятую постель, вспомнила, как хорошо им было вместе до рокового признания, и чуть было не разрыдалась.

Да, она виновата, что не выкинула злополучный подарок. Что продолжала носить его, став наложницей. Но неужели вина Мии так велика, что нельзя выслушать, поверить и простить?

Девушка встала, подошла к окну и впустила в комнату ночную прохладу. Вернулась к лампе, чтобы поймать бабочку, но та упорхнула из пальцев.

— Улетай, глупая. Тебе не пробиться к огню. А если пробьешься — сгоришь.

Дверь со стуком распахнулась, и Мия обернулась, мгновенно забыв и о лампе, и о несчастном мотыльке.

— Господин! Выслушайте меня!

— Я слушаю, — медленно сказал Акио Такухати.

Он пересек порог и уставился на Мию все еще отчужденным, но уже не враждебным взглядом.

Даймё действительно готов слушать?

Она переплела пальцы, чтобы те не дрожали, и заговорила, рассказывая все как есть. Вспомнила госпожу Хасу — та видела амулет в действии и могла отчасти подтвердить слова Мии.

— Поймите, я могла бы рассказать вам про этот амулет любую историю, и вы бы поверили. Я могла бы его спрятать! Могла?

Он кивнул.

— Разве так обманывают? Вы вправе мне не верить, но тогда хотя бы скажите, что это за вещь? В чем меня обвиняют?

— Ни в чем, — тяжело сказал Акио.

На мгновение Мии показалось, что она ослышалась. Она ждала подозрений и оскорблений. Пусть злится, лишь бы выслушал!

— Правда? — глупым и счастливым голосом переспросила девушка, порывисто шагая ему навстречу. — Вы мне верите?

— Верю. — Его лицо осталось таким же сумрачным. — И у меня много вопросов к этому Куросу Ёшимитсу. Поэтому завтра я улетаю в столицу.

— Это опасно, господин?

— Не опасно. Иди ко мне.

Он наконец обнял ее. Девушка облегченно вздохнула и обняла его за плечи руками. Такой мрачный и собранный Акио пугал ее. Мия сама не знала, чего боится больше — его или за него. Даймё опасно лететь в столицу. Там сёгун, который знает о планах Ледяного Беркута и держит в заложниках его брата и сестру.

Но разве он послушает Мию? Тем более сейчас.

В тишине потрескивал фитиль лампы и бился о преграду ночной мотылек.

— Что такое виим, господин?

Она опасалась, что напоминание об амулете вызовет новый приступ гнева, но Акио ответил без злости, скорее грустно:

— Знак особого расположения семьи Аль Самхан. Его обладатель имеет право приказывать именем императора, и только член правящей фамилии вправе отменить такой приказ.

— Ой… — Она обмерла от ужаса, наконец осознав, что за подарок сделал ей сумасшедший самурай. Сразу становилась понятной ярость и подозрения Такухати. Чудо, что он все же поверил Мии. — Но откуда у господина Ёшимитсу такая вещь?

Даймё неприятно улыбнулся:

— Вот об этом я буду его спрашивать.

Украшенная по случаю дня рождения сёгуна столица тонула в цветах. Особенно поражало пышное убранство дворца, по традиции называемого императорским, хотя единственным оставшимся в живых отпрыском императорской фамилии была принцесса Тэруко, а дворец давно стал резиденцией ее двоюродного брата.

Принцесса, позевывая, глядела с балкона, как внизу прибывают и прибывают экипажи знати. Столичные лизоблюды спешили выразить верховному главнокомандующему свое почтение.

Принцессе было жарко и скучно. Единственный человек, которого она хотела видеть на этом празднике — даймё Такухати, — не приглашен, а даже если бы и был приглашен, вряд ли прибыл бы поздравлять Шина. Герою войны чуждо придворное лицемерие.

— Какой забавный обычай, так пышно отмечать день рождения военачальника, — заметил сидевший рядом принц Джин.

Несмотря на раздражение, которое жених вызывал у Тэруко, возмущение и любовь к истине заставили девушку отозваться:

— Раньше так праздновали день рождения императора.

— О-о-о, — протянул самханец с многозначительной улыбкой. — Понимаю, народ привык к празднику.

Принцесса сверкнула глазами:

— Народ помнит пословицу! Червяку не стать драконом!

Джин укоризненно покачал головой и поднес палец к губам Тэруко, призывая к молчанию:

— Тсс, ваше высочество. Не стоит злоупотреблять присказками простолюдинов. Мы ведь не можем знать, кто сейчас слышит нас и с кем он захочет поделиться услышанным.

Чего еще ждать от труса?

— Правда не может оскорбить! — фыркнула девушка.

— О, вы так ошибаетесь, — задумчиво протянул принц. — Именно правду, особенно неудобную правду, сильные мира сего часто находят оскорбительной. Видите ли, ваше высочество, в конечном итоге было оскорбление или не было, решать оскорбленному. И он может углядеть обиду в самых невинных словах.

— Это только его проблемы, не так ли?

— Не только, если оскорбленный обладает властью.

Тэруко подняла на мужчину взгляд, полный досады.

Чтобы демоны побрали Шина и свадебные обычаи Оясимы! Столько праздников, и на каждом должны присутствовать жених и невеста при полном параде!

На каждом приеме сёгун сажал ее рядом с принцем, словно не замечая раздражения, которое вызывал у сестры навязанный жених.

Первое приятное впечатление от привлекательной внешности и физической мощи принца испарилось совершенно. С каждым разговором Джин бесил принцессу все больше. Он умудрялся выворачивать наизнанку и высмеивать все, во что Тэруко истово верила и чему готова была служить. Ему были присущи самые мерзкие человеческие пороки, причем он их ничуть не стыдился, напротив, признавал охотно, с обезоруживающей улыбкой. И он всегда был отвратительно доволен жизнью и собой. Ни разу, сколько Тэруко ни пыталась, у нее не получилось вывести самханца из себя. А вот он доводил ее почти до белого каления, до состояния, когда еще немного, и принцесса готова была броситься на него с кулаками.

Но при этом самханец всегда четко чувствовал границу и останавливался в своих подтруниваниях ровно за полшага до того, как принцесса готова была потерять самообладание.

И что самое ужасное, Тэруко совершенно не представляла, как заставить этого несносного, отвратительного человека отказаться от свадьбы! Пытаться оскорблять его, косвенно или прямо, было все равно что пороть море. Она дважды, якобы нечаянно, обливала его на застольях, он не выказал и тени раздражения.

Что еще сделать? Напасть на него с кулаками? Поцеловаться у него на глазах с другим? Устроить истерику и швыряться вазами?

Любое это действие ставило под удар саму Тэруко. Она мечтала о сильном мужчине, лучшем из лучших, достойнейшем из достойных. А разве такой мужчина возьмет в жены истеричку или распутницу?