Константин Соловьев - Геносказка

Кивок богоподобного существа был вознаграждением за ее прозорливость.

— Верно, геноведьма. Принцесса — фактор невозможного в уравнении, а вы — то самое уравнение. Великое уравнение человечества, которое плетется веками и едва ли когда-нибудь будет решено. Все вы — части этого уравнения. Принцесса раскрыла душу каждого из вас, вынудила вас действовать, и каждого по-своему. Ваши мотивы, ваши стремления, ваши страхи — все это, отфильтрованное фактором невозможного, тоже представляет для нас интерес. Человечество в его теперешнем состоянии — очень запутанное уравнение. Возможно, разбирая его по частям, находя закономерности и отдельные зависимости, мы сможем определить его корни. Но если это и случится, то очень не скоро. Может, через сорок лет, а может, через века.

— Или же этого не произойдет никогда, — бросила Гретель. — У некоторых уравнений невозможно найти корень. Они — всего лишь спутанный клубок цифр, не имеющих ни смысла, ни решения.

Задумчивость легкой тенью легла на светящееся лицо альва и каким-то образом на миг сделала его более похожим на обычного человека. Кажется, даже свечение в этот момент стало мягче. И Гензелю почудилось, что сквозь это зыбкое свечение на прекрасном лице альва он увидел что-то, напоминающее сочувствие.

«Может, это нас и роднит? — подумал Гензель, не отрывая от полубожества взгляда. — Любой организм в силах испытывать боль. Возможно, и мыслить может даже крупный нервный узел. Может, именно умение сочувствовать — наша тонкая связь с альвами? Мы уже не люди — ни мы, ни они. Но не может быть, что между нами не осталось таких вот тончайших связей… А если связи эти есть, быть может, все не так и плохо?»

— Это возможно, — сказал наконец альв. — Но что такое возможность, если вселенная время от времени рождает фактор невозможности, обесценивающий любые выкладки?

Он положил руку на плечо принцессе. И ее тоже охватило легкое свечение. Обнаженная фигура Бланко оторвалась от хрустального гроба и повисла в воздухе рядом с альвом. Ее лицо показалось Гензелю одухотворенным лицом человека, который внезапно понял множество важнейших вещей. Человека, которому больше нет нужды оставаться здесь. Гензель ощутил, как грусть проникает в его тело множеством серебристых змеек, холодных и горячих одновременно. Он знал, что дальше должно произойти.

«Удачного пути, принцесса Комо-ля-Ньев!» И, хоть он произнес это мысленно, принцесса Бланко взглянула вдруг прямо ему в глаза — и улыбнулась. Эта улыбка предназначалась только ему, Гензелю. И он принял ее, как принимают самый драгоценный дар. Улыбка была теплой, словно яблоко, которое помнит прикосновение чужой ладони. К тому же Гензель знал, что эта улыбка означает.

— Вы не сможете забрать у Человечества его чудо, — ледяным голосом сказала королева-мачеха. — Вы, насмешка над человеком, извращенное его подобие! Думаете, что можете спорхнуть со своего облака и унести добычу, нашу святую, чтобы тешиться ею как игрушкой? Принцесса принадлежит нам. Это наше чудо. И оно останется у нас.

— Не думал, что соглашусь со своей дорогой супругой, но… кхм… — Тревиранус Первый, успевший вновь облачиться в золотой доспех, со своей стороны поля боя грозно взирал на альва. — Я запрещаю вам уводить принцессу!

— Вам не о чем беспокоиться, ваше величество, — сказал альв. И хоть он сказал это мягко, «ваше величество» прозвучало как-то двусмысленно, под кожей Тревирануса выступили неровные желваки. — Принцесса Бланко больше никогда не вернется на землю. У нее будет новый дом, а в старом ее быстро забудут.

— Вы не поняли, — медленно сказал король. — Мне все равно, где она будет. Мне важно лишь то, будет ли она вообще. Я не хочу, чтоб принцесса Бланко жила, здесь или где-то еще. Ее существование в любом качестве недопустимо. Поэтому отпустите ее, пока я не приказал своим слугам уничтожить вас обоих.

Он не шутил. Уцелевшие мутанты, не сговариваясь, перезарядили термические ружья и направили их в грудь парящего альва. Даже громила, едва не раздавивший Гензеля, все еще с яблочной мякотью на груди, зловеще затрещал костяшками уродливых видоизмененных пальцев.

Изготовились к бою и монахи. Их суровые, лишенные выражения лица превратились в непроницаемые маски, похожие на рыцарские забрала. Они не колебались и не знали сомнений. Они видели лишь светящегося альва, который пытается украсть их святыню, — и были полны решимости покарать его за святотатство.

Альв вздохнул. Вышло у него это почти по-человечески.

— Вот почему так сложно развязывается это уравнение, — сказал он, и Гензелю почудилась в его голосе искренняя грусть. — И вот почему оно, скорее всего, никогда не будет разгадано. Извините, ваши величества, но я знаю мнение самой принцессы. Она не хочет оставаться здесь. Я прав, принцесса?

Бланко кивнула. Удивительно, но сейчас, лишенная даже своего замасленного комбинезона, воскрешенная несколькими минутами раньше из мертвых, худая, бледная, изможденная, она выглядела царственно, как никогда прежде. Может, дело было в свечении, которое разлилось по ее телу?..

— Да, — коротко сказала принцесса Бланко. — Нам стоит уйти отсюда.

— Выбор сделан. — Альв изобразил подобие поклона. Слишком натуральное, чтобы быть искренним. — Прощайте, ваши величества!..

— Огонь! — Крик королевы-мачехи метнулся вдоль развороченных стен лаборатории, зазвенел рикошетом. — Во имя Человечества — огонь! Ради святой Бланко!

— Разорвать обоих! — рявкнул король. — Вперед!

Выстрелы обрушились на альва лавиной вроде той, что сходит с гор и дробит все, что окажется на ее пути. Это была не стрельба, это была бьющая в упор энергия, алчная, жестокая, целеустремленная. Энергия не была подчинена никаким законам и правилам, она не умела размышлять или делать выбор. Она была рождена для того, чтобы обращать все сущее в окровавленные клочья и пепел. И она не знала преград.

Щелчки термических ружей, дробный грохот картечниц, шумные выдохи огнеметов — симфония боя разыгралась мгновенно и яростно, так что даже свечение альва в буйстве огня и вспышек стало едва заметным. Противостоять подобному не могло даже божество. Запас прочности есть у всего на этом свете, должен существовать он и у альва.

Лабораторию вновь затянуло удушливым черным дымом, пронзило колючими разрядами ружей. Остатки аппаратуры мгновенно превратились в выжженные коробки с обугленными кабелями. Хрустальный гроб разлетелся тысячью осколков, зазвеневших вперемешку с гильзами по полу.

Гензель знал, что увидит, когда рассеется дым. Изувеченные остатки альва, быть может все еще светящиеся. И иссеченную на куски принцессу Бланко, так и не успевшую вырваться из одного большого, очень сложного и очень страшного уравнения. Есть элементы, которые просто нельзя извлекать без катастрофических последствий.