Кэрол Берг - Песня зверя

Мак-Аллистер задумался.

— Как бы тебе объяснить… Ты права: в книге об этом не говорится. Я говорил с ним так, как ты меня учила. Спросил, что нужно сделать, чтобы освободить остальных. Но его ответы… нет, это, конечно, были вовсе не слова в нашем понимании… — Сенай так удивился собственным словам, что суровость, не покидавшая его лица со вчерашнего дня, исчезла начисто. — Прошло столько времени… Он совсем одичал… Слова превратились в перепады тона. Почти не похоже на речь. Как музыка. Приходилось догадываться, что за слова стоят за этими мелодиями, поэтому я, наверно, не все понял.

Ничего странного, что и он тоже бредит музыкой. Он говорил так спокойно и уверенно… и нес такую чушь. Я с размаху воткнула нож в кусок сухого сыру, едва не отхватив себе палец.

— И что же он тебе ответил? Сказал заклинание? Или велел вежливо поинтересоваться у каждого дракона, как его освободить?

— Нет. — Мак-Аллистер неловко мял в пальцах ломтик сушеного яблока, явно вернувшись в мыслях в ту вонючую пещеру. — Он знает все, что было со мной в тюрьме, и как я… стал слабым… и как Роэлан утратил разум. Кажется, он знает, что я не могу больше петь, хотя тут я не разобрался — он повторял что-то вроде "да освободит пустыня ветер". Он сказал, что мне надо "найти своего" и что я должен разыскать его "брата, согнутого печалью мира". Наверное, надо искать Роэлана.

— Ну что ж, что-то в этом есть. Вы ведь так дружны.

Мак-Аллистер рассмеялся сухим сердитым смехом, в котором, однако, прозвучала и похвала хорошей шутке.

— Что-то в этом есть исключительно драконье. Он же мне не сообщил, как узнать Роэлана, как говорить с ним без озерной воды и что значит "стать третьим крылом Роэлана". Он так сказал.

От ужаса я вскочила на ноги.

— Стать… — Слова комом встали у меня в горле. Никто, никто, кроме братьев по Клану, не должен этого слышать. Никто. И даже если Всадник неосторожно обронит их — пусть в собственной палатке, — ему тут же вырвут язык родители, жена или дети.

— А, так ты знаешь, что это такое, — тихо уронил певец, глядя, как я запихиваю сыр и мех для воды в сумку и взваливаю ее на плечо.

— Больше никогда не произноси этих слов. Вдруг услышит кто-нибудь из Клана — и тогда будет еще хуже, чем все, что было с тобой до сих пор… и мне тоже. Решат, что это я тебе сказала. О проклятие… забудь их, забудь! — Я зашагала дальше по тропинке. Могла бы убежать от него — убежала бы.

Он быстро нагнал меня.

— Успокойся. Ты этих слов не говорила. Келдар — да, и я тоже, и если ты мне скажешь, что это значит, мне не придется их повторять. А если ты не скажешь, как же я узнаю?

— Ничего ты не понимаешь.

— Сдается мне, понимаю.

— Это часть ритуала — самого тайного таинства из всех ритуалов Клана! Выдать эти слова — хуже смерти! Я не могу! Не скажу!

Он преградил мне дорогу и схватил за плечи, заставив взглянуть себе в лицо, в темные глаза, некогда полные небесных видений, — и на изуродованные руки.

— Со мной уже было то, что хуже смерти, а я до сих пор хожу по земле. И ты тоже. Ты поклялась отомстить… а я знаю, что это значит для человека из Клана. Ты поклялась делать то, что скажет Нарим, и прекрасно знаешь: он бы велел тебе все рассказать.

Будь Нарим тут, я бы ему шею свернула. Рот у меня наполнился желчью.

— Это ритуал, который проводят, когда умирает Всадник и каю и его камню дают другого Всадника.

— И в чем он заключается?

— Всадники с камнями окружают кая. Они держат его в подчинении и доводят до такой ярости, что он извергает самое страшное, белое пламя, такое жаркое, что от одного выдоха сгорает целый лес. А эти слова — семь заклинаний — произносят, когда избранный Всадник берет декай'цет — ну, камень, который связан с этим драконом, — и входит в пламя, и подчиняет себе кая, и становится с ним единым целым, так что его воля — это воля зверя, и его тело как бы сгорает во внутреннем огне зверя, и зверь склоняется перед ним и позволяет ему оседлать себя. Ну что, понравилось? Доволен?

Он просиял. Он понял, что его ждет, и смирился с этим, он все решил! Я едва не ударила его, мне хотелось обрушиться на него с проклятиями, сделать что угодно, только бы стереть эту улыбку с его лица. Он поправил мешок на плече и пошел себе дальше. Я побежала следом, на сердце у меня было гадко, и больше всего на свете я жаждала забыть этот разговор. Но где уж там…

— Пойми наконец, это невозможно! Декай'цета Роэлана у тебя нет, и раздобыть его нельзя никак, совсем, вообще никак! Дракон слушается любого кровавика, но соединиться с ним и войти в его пламя можно только если у тебя есть декай'цет, камень, который с ним связан с самого начала, с того дня, когда элимы покорили драконов. Связать с драконом второй камень еще никому не удавалось, не важно, был у дракона декай'цет или нет. Для второго камня заклинания не работают. Так что у тебя ничего не выйдет совершенно точно.

— Камень мне не понадобится.

— Еще как понадобится! Ты без него сгоришь! Ты…

— Дело именно в том, чтобы камня не было — тогда-то и удастся их освободить. Создать связь… и стать единым целым… но без камня. Он сказал, что я должен быть как детеныш. В наготе своей — так он сказал, но это точно не про одежду. Драконы не понимают про одежду.

Когда я опомнилась настолько, чтобы заткнуться и просто идти за ним, длинные его ноги уже дошли до ущелья, которое вело в пустынные земли на западе Катании, — к Кор-Неуилл и другим драконьим лагерям в Элирии и за ее пределами. Эйдан Мак-Аллистер пошел искать тварь, которую считал своим богом.

— Ну что же эти придурки все не возвращаются?! — Я швырнула меч на земляной пол, и он ударился о каменный очаг, так что прощай превосходно отточенное лезвие, на которое я потратила полдня. — Ну сколько можно глазеть на четырех драконов?

— Мне тоже очень не нравится ждать, — негромко отозвался певец, — но не могу сказать, что предпочел бы сейчас самолично бродить вокруг драконьего лагеря.

— Да ты…

— Да-да, знаю. Я — ничтожный трус и не достоин называться мужчиной. — Мак-Аллистер сидел в темном углу, лицо его было бесстрастно, а руки покоились на коленях, куда он их положил еще утром.

— Слушай, ты восемь часов сидишь и ничего не делаешь — как тебе это удается? Я с тобой с ума сойду!

Он ничего не говорил, пока я сама к нему не обращалась. Он не двигался и не пытался себя хоть чем-то занять — просто пялился в никуда. Было отчего разозлиться. Меня припекло уже настолько, что я была готова взобраться на дерновую крышу и оттуда бросить вызов всем Всадникам на свете — пусть придут сразиться со мной, а сенай сидел себе на сыром полу тихо-спокойно, как старенькая бабуся.

— У меня большой опыт, — откликнулся он. — Однако учиться по такой методе никому не советую.