Павел Корнев - Повязанный кровью

– Для вампиров чертов корень – смертельный яд. И для их кровных тоже.

– А то я теперь не знаю! Сам понять не могу, почему не сдох тогда, – рассмеялся я. – Век той боли не забуду. Даже умишком тронулся ненадолго.

– Дальше что?

– Да вот, собственно, и все. Очухался весь в блевотине, в голове будто костер горит, не соображаю толком ничего. И вдруг понимаю – все перегорело. Ничего меня больше здесь не держит. Снова сам себе хозяин. Минут пять, наверное, как безумный по комнате скакал.

– А потом чертов корень отпускать начал…

– Точно! Чувствую – опять на меня это наваждение накатывает, ну, пока решимость оставалась, я остатки порошка и употребил. А там дозы три было, не меньше…

Я замолчал, пытаясь отогнать подступившие воспоминания. Это теперь они казались полузабытым кошмаром, а первые дни спать не мог – настолько было жутко. С криком в холодном поту просыпался.

– В общем, прием тот преждевременно закончился. Я-то хотел только подругу свою порешить, да набежали там всякие защитнички благородные… А как соображаешь под чертовым корнем, сам, наверное, знаешь. Ну и поквитался я со всеми и за все сразу. Правда, до Катарины так и не дотянулся…

– Сбежала?

– Сбежала. И из Альме в тот же день исчезла. А я перехватить не смог – у теней прятался: родня погибших за мой скальп весьма достойную награду объявила.

– И тени не выдали? – удивился Арчи. – Надо же, какие они у вас правильные! Или отца испугались?

– Отец руки умыл, а вот брат скупиться не стал и такую же награду за скальп моего убийцы назначить пообещал. Все знали: он человек резкий, пообещал – назначит. Назначил бы…

– Хорошо такого брата иметь, – усмехнулся Арчи.

– Не то слово. – Я изо всех сил сжал левый кулак, средний палец которого обжег нестерпимый холод на мгновение появившегося черного перстня. – Так что разузнал я, на какой корабль моя любовь села, да и отплыл следом. Вот только в Анаджио ее застать не успел. Ну а дальше ты уже сам все знаешь…

– Ты зачем ее ищешь-то вообще?

– А вот это уже мое дело, – решительно заявил я и не стал отвечать на вопрос, который и сам себе в последнее время боялся задать.

– Все еще ее любишь?

– Все еще люблю.

Я стянул свой серый камзол и старательно принялся замазывать его перетертой травой. На нем и так чистых пятен было немного, а тут он и вовсе стал почти неотличим по цвету от блекло-зеленой листвы.

– Занятная история. – Арчи попробовал подняться на ноги, но побледнел и опустился на землю. – Рассказал бы кто другой – не поверил.

– Надо же, какое доверие! – усмехнулся я. – Пора укрытие на ночь искать.

– Что? А, да, пора, – рассеянно кивнул Арчи. – Сейчас передохну еще чуток, и двинем.

– Ну раз время есть, у меня к тебе тоже вопросик имеется, – прищурился я. – Даже два.

– Валяй, – перевернулся на другой бок Арчи, чтобы оказаться ко мне лицом.

– Зачем ты мне короткую соломинку подсунул? Ну в кабаке, когда решали, кто с обозником драться будет?

– А зачем ты Леха Зарницу отравил? – глядя прямо в глаза, вопросом на вопрос ответил здоровяк.

– Леха гоблины убили, – не стал ни в чем признаваться я, понимая теперь, кто подговорил обозника выбить из меня дух.

– Перестань. Заходил я на ярмарке к лекарю одному, он сразу про «Поцелуй тьмы» вспомнил. Я только до сих пор понять не могу – зачем?

– А было бы лучше, если б Лех напрасно умер? Не уйти ему было от гоблинов! И Дубрава прекрасно понимал, что на верную смерть его отправляет. Я – понимаешь? – я всю дружину спас. И Зарнице не дал напрасной смертью умереть тоже я.

– А почему нельзя было все по-честному рассказать? Он сам имел право выбирать!

– А что, самоубийство – это теперь и не грех вовсе? – ледяным тоном спросил я.

Вообще-то об этом я тогда меньше всего задумывался, но аргумент железный.

– Он имел право знать, – медленно проговаривая слова, заявил Арчи. – А впрочем, тебе не понять. Забудь. Лейтенант Эмерсон – тоже твоя работа?

– Я, по-твоему, и с ним неправильно поступил?

– Бог тебе судья, Кейн. Но честно скажу: каких только подонков мне встречать не доводилось, но ты самый изворотливый из всех, – отвернувшись в сторону, фыркнул здоровяк.

– Ты тоже не святоша, – парировал я.

– Что есть, то есть. Второй вопрос задавать будешь?

– Какой у тебя ко мне интерес? – Я уселся поудобней.

– Что? – округлил глаза Арчи.

– Да перестань ты. Просто не бывает так, что сегодня ты человека подговариваешь меня в край теней отправить, а назавтра уже в компаньоны набиваешься. И шкуру мою, кстати, неоднократно спасаешь. С Шутником все ясно, но ты за какой тенью на север поперся?

– У меня к тебе никакого интереса нет…

Думаю, только раненая нога помешала Арчи исполнить задуманное, хоть я и ловил каждое его движение. А так – мой палец ткнул его в шею за мгновение до того, как здоровяк навалился сверху и прижал к земле. Вывернувшись из железной хватки потерявшего сознание Арчи, я наскоро обыскал его вещи, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на последний вопрос. Быстро собрав пожитки и не дожидаясь, пока придет в себя мой слишком уж нервный компаньон, я вскарабкался по склону оврага наверх и отправился к поместью Берингтонов.

Пора уже заканчивать эту подзатянувшуюся историю.

К горе, на склоне которой была выстроена усадьба Берингтонов, удалось выйти уже глубокой ночью. Свет нарождающейся луны почти не разгонял густого лесного сумрака, но теперь мне это было только на руку: блуждания по чащобе закончились, а пробираться в наверняка хорошо охраняемое поместье лучше всего впотьмах.

Не думаю, что у сторожей есть амулеты, позволяющие видеть в полной темноте, – слишком уж они дороги и ненадежны. Да и собак тоже можно не опасаться: Катарина их на дух не переносила. Самое страшное, что может меня ожидать, – это наведенные тайнознатцами-охранителями сигнальные чары. Ну и сами тайнознатцы, само собой.

Растянувшись под деревьями неподалеку от утыканного поверху железными штырями высокого забора усадьбы, я вытащил из сапога запрятанный там смоляной шарик с «Ветром севера» и, положив его в рот, слегка надкусил. Катышек начал медленно растворяться, и через какое-то время меня передернуло от пронзительно-кислого привкуса зелья. Казалось, гаже ничего и придумать невозможно, но это ощущение почти сразу же пропало, оставив после себя странную легкость и пробежавшую по всему телу дрожь.

Сердце забилось медленно, и с каждым его ударом понемногу изменялся окружающий меня мир. Сначала поблекли и исчезли густые тени деревьев, потом съежилась и испуганно умчалась прочь полуночная тьма, а на ее место пришел блекло-бесцветный полумрак, и при желании я даже на расстоянии нескольких шагов мог рассмотреть каждую травинку, листочек и трещинку коры. Еще миг, и мой нос защекотали доступные только лесному зверью оттенки ночных ароматов, но тут сменивший направление ветер подул от поместья. Сморщившись от вони конской мочи и потных человеческих тел, я потер пальцами нос. Промелькнуло там еще что-то неуловимое, почти на грани донельзя обострившегося обоняния, но странный запах пощекотал ноздри и пропал, а ветер вновь сменился на северный.