Гай Гэвриел Кей - Древо Жизни

— Она умерла, и Пендаран так этого и не простил, — сказала Исанна. — Ее смерть — одна из величайших печалей, какие когда-либо знал мир. Столь многое переменилось в нем с тех пор… даже этот свет. Когда-то он был ярче и имел цвет надежды — так говорили те, кто видел его, когда Венец только еще был сделан. А потом Лизен умерла, и лес переменился, и весь мир тоже переменился, и теперь свет Венца скорее напоминает печальный отсвет невосполнимой утраты… И все же для меня это самая прекрасная вещь на свете. Это сам Свет, противостоящий Тьме.

И Ким спросила у седовласой провидицы:

— А почему он здесь? Почему спрятан под землей?

— Его принес мне Радерт за год до своей смерти. Когда он отправился на поиски Венца, я об этом не знала… Ведь Венец исчез, когда Лизен бросилась в море. Исчез на долгие годы, и Радерт никогда не говорил, что собирается отыскать его и привезти назад. Это путешествие отняло у него много сил, состарило его. Что-то во время него случилось такое, о чем он так и не смог мне рассказать. Только попросил меня сохранить Венец, спрятав его здесь, и вместе с ним — еще два предмета, обладающие большой магической силой. И он велел мне хранить их до тех пор, пока я не увижу в вещем сне, кому их следует передать. «Той, что будет носить Венец после Лизен, — сказал мне Радерт, — придется преодолеть самый темный из всех путей, что выпадают на долю детей Земли и звезд». И ничего к этим словам не прибавил. Так что Венец ждет здесь — ждет вещего сна.

Кимберли вздрогнула. Неведомое чувство охватило ее; будто вся кровь ее пела, свидетельствуя о том, что слова покойного мага были истинным пророчеством. И она уже чувствовала, что на нее наваливается некое тяжкое новое бремя… «Пожалуй, это уж чересчур», — решила она и, с трудом оторвав взгляд от Венца, спросила:

— А каковы были два других волшебных предмета?

— Во-первых, конечно, бальрат. Тот камень, что в кольце у тебя на руке.

Ким поднесла руку к глазам. Пока они говорили, камень войны стал светиться ярче. Красное сияние, исходившее от него, как бы пульсировало.

— Наверное, с ним Венец говорит, — пояснила Исанна. — Он всегда начинает здесь так ярко светиться. Я и держала их рядом друг с другом, пока не увидела во сне тебя с этим кольцом на пальце. С тех пор я знала, что грядет час камня войны, и боялась его пробуждающегося могущества, которое могло вызвать на свет такие силы, которые мне не сдержать. Вот почему я призвала Эйлатина и, связав его заклятием, приказала ему охранять этот камень. Я приказала ему это именем красного огня, что горит в чашечке цветка баннион…

— Когда это было?

— Да уж лет двадцать пять прошло, а может, и больше.

— Но… ведь я тогда еще даже не родилась!

— Я знаю, детка. Сперва мне привиделись твои родители — в самый первый день их знакомства. А потом уж я увидела и тебя — с бальратом на пальце. Наш дар ясновидения в том и заключается, что мы спокойно перешагиваем порой через узелки и извивы нитей Времени, раскрывая спрятанные и затерянные среди них тайны. Это нелегкий дар, тяжкое могущество. Впрочем, ты и сама уже знаешь, что порой управлять им совершенно невозможно.

Ким обеими руками откинула с лица густые каштановые волосы. Ее лоб пересекли сразу несколько морщин — свидетельства напряжения и тревоги; в ясных серых глазах появилось загнанное выражение.

— Это я действительно уже знаю, — проговорила она задумчиво. — Хотя все время пытаюсь как-то с этим справиться. Но вот чего я совсем не могу… Я никак не пойму, зачем ты показала мне Венец Лизен.

— Неправда, — возразила Исанна. — Если не станешь ДУМАТЬ, то непременно это поймешь. Я показываю тебе Венец для того, что, возможно, именно тебе выпадет доля увидеть во сне, кому теперь предстоит носить его.

Некоторое время обе молчали, потом Ким сказала:

— Но мой дом не здесь, Исанна!

— Между нашими мирами существует мост. Дитя мое, я ведь рассказываю тебе то, что ты и без меня уже знаешь.

— В том-то и дело! Я начинаю понимать, кто я для вас такая! Я ведь видела то, что выткал для меня Эйлатин. Но я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не из вашего мира — ни по крови, ни по корням! Я даже почти не знаю, где они, его корни; во всяком случае, не знаю этого так, как это знаешь ты, и как, должно быть, знали все прочие ясновидящие Бреннина. Как же я должна… как я могу ХОТЯ БЫ осмелиться и назвать вслух того, кому предстоит носить Венец Лизен? Я же здесь чужая, Исанна!

Она тяжело дышала. Старая женщина долго смотрела на нее, потом улыбнулась.

— Это только пока. Ты ведь только что пришла к нам. И ты права насчет своего несовершенства, но будь покойна. Это всего лишь вопрос времени. — Ее голос и взгляд излучали нежность, когда она произнесла свою вторую ложь — и нежностью скрыла ее, точно щитом.

— Вопрос времени?! — вскричала Кимберли. — Неужели ты не понимаешь? Я здесь ВСЕГО на две недели! Как только найдется Дейв, мы отправимся домой.

— Возможно. И все равно мост между нашими мирами существует, и я действительно видела во сне, что кольцо с бальратом было у тебя на руке. И я всем своим сердцем — сердцем старой женщины, а вовсе не зрением ясновидящей! — чувствую, что и в твоем мире может возникнуть потребность в провидице, прежде чем Гобелен Грядущего будет до конца выткан великим Ткачом.

Кимберли открыла было рот, но так ничего и не сказала. Потому что это действительно было ЧЕРЕСЧУР: слишком много всего, слишком быстро и слишком тяжело…

— Извини, — только и смогла она вымолвить и стремглав бросилась по лесенке наверх, за дверь, прочь от этого дома — туда, где солнечный свет, и голубое небо, и деревья, и дорожка, по которой можно сбежать на берег озера к самой воде. И остаться в одиночестве — какое счастье, что никто не пошел за ней следом, — и немного постоять, бросая в воду камешки и твердо зная, что это именно камешки, просто камешки, и никакой зеленый дух с мокрыми длинными волосами не вынырнет в ответ на эти всплески из озера, чтобы снова переменить ее жизнь!

А в подземной комнатке, откуда она только что сбежала, продолжал гореть Свет Лизен. И невероятная сила, соединившая надежду и утрату, заключена была в том сиянии, что омывало сейчас Исанну, которая, присев у стола, гладила устроившуюся у нее на коленях кошку. Глаза ее казались незрячими, и взор их был направлен как бы в никуда.

— Ах, Малка, — прошептала она наконец, — надо было мне быть мудрее. Какой смысл жить так долго, если с годами так и не становишься мудрее?

Кошка насторожила уши, однако предпочла продолжить вылизывать собственную лапу и не отвечать на столь непростой вопрос.

Через некоторое время Исанна встала, уронив с колен оскорбленную Малку, медленно подошла к шкафу, за стеклянными дверцами которого сиял Венец, отперла дверцу и достала с нижней полки спрятанный там предмет, а потом довольно долго стояла, на него глядя.