Элизабет Кернер - Малый драконий род

«Впереди — Колмар. Колмар и Акхор — и новая жизнь. Все хорошо».

На некоторое время я перестал разговаривать сам с собою, чтобы выправить угол взлета.

«К тому же, — вновь обратился я к себе, — если думаешь, что Никис заработает долгие годы насмешек, представь, что ожидает тебя самого, если ты не осилишь этот полет. Во имя Ветров! Тогда каждый, кого ты когда-либо учил летать, волен будет насмехаться над тобою до скончания дней твоих!»

Казалось, прошла целая вечность, пока я пытался достичь Вышнего Воздуха — лишь там меня ждало спасение. С каждым ударом крыльев я вскрикивал от боли. Наконец замолчал: воздух сделался тоньше, и теперь крылья рассекали его легче, однако боль не уменьшилась.

Я знал, что жизнь моя зависит от того, какую высоту я буду сохранять. Я с радостью отдал бы десяток лет жизни, лишь бы встретить восходящий воздушный поток, но студеное море, ревущее подо мною, было бесчувственным и равнодушным — холодная водяная смерть поджидала меня.

Разумеется, я умею плавать. Летней порой мы часто нежимся в воде; по правде говоря, всем известно, что лететь над самой поверхностью воды легче всего, — но сейчас я ни за что не осмелился бы на это, ибо, находясь в объятиях водной стихии, взлететь в воздух уже невозможно. Коснись я поверхности моря, это равнялось бы для меня гибели.

Такие мысли заставляли меня взмывать все выше. Быть может, я и старейший из всех кантри, но все же впереди у меня никак не меньше двух келлов жизни, а я еще мечтаю увидеть, как внук мой начнет летать.

Когда же наконец я отыскал в небесных высях широкий воздушный поток и, выбиваясь из последних сил, почувствовал под собою его мощные волны, то расслабил крылья и отдался на их волю. Это мне и было нужно. Поднебесная река быстро и легко перенесла меня через средоточие бурь, минуя ужасную воздушную стену. Воззвав к Идай, я сказал ей, что она, возможно, сумеет пролететь здесь вместе с остальными более успешно, чем это удалось мне.

Небо впереди расчистилось, ветры начали стихать, и вскоре волны Вышнего Воздуха рассеялись. Но, чуть снизившись, я встретил еще одно воздушное течение: оно струилось с запада на восток и оказалось достаточно сильным, чтобы я смог воспользоваться им. Возлегши на его упругие волны, я вновь дал крыльям отдых, вознося хвалу Ветрам и переводя дух. Мое покалеченное крыло все так же сильно ныло, но сейчас мне было не в пример легче переносить эту боль: я избавился от необходимости рассекать воздух, а вместо этого легко парил над морем.

Казалось бы, такая простая вещь — отсутствие боли; но когда боль упорно не желает отпускать нас, мы готовы взвыть от отчаяния.

Позволив себе свободно парить, я обнаружил, что мне страшно нелегко собраться с мыслями. Я опирался на то немногое, что было мне известно: согласно сведениям, полученным от Предков, у меня впереди был еще целый день полета. Чувствовал я себя совершенно изможденным, однако знал, что мне придется вновь набирать высоту, едва я немного отдохну. Совсем немного, совсем чуть-чуть, чтобы боль унялась...

«Шикрар? Хадрэйшикрар, это Идай. Как у тебя дела, друг мой?»

Я вздрогнул и пробудился от голоса Идай. Оказалось, что я влетел в облако, и это сбило меня с толку; однако по давлению на крылья я понял, что нахожусь гораздо ниже, чем следует. Через мгновение я уже вновь поднимался ввысь, чувствуя, что воздух вокруг сделался намного жестче. «Странное дело, — подумалось мне. — Воздух неспокоен: так бывает, когда вода встречается с...»

И вдруг, вылетев из облака, я наткнулся на мощный восходящий поток воздуха, который поднял меня и благополучно пронес над скалистым утесом, высоко вздымавшимся над водой; но в следующий же миг я внезапно попал в воздушную яму, и меня стремительно потащило к земле.

«Не такого приема я ожидал», — мелькнуло у меня в голове, прежде чем тьма поглотила меня.

Я обнаружил их, когда они начали подниматься в горы. Они были далеко впереди — миновали долину внизу и уже взбирались на следующий склон; к тому же их было больше, чем я ожидал. В одном из них я, как мне кажется, распознал Вариена: блеск его серебристых волос трудно было не заметить при ярком солнечном свете; но Ланен я узнал сразу же, едва лишь увидел, несмотря на расстояние.

Наконец-то, наконец! Я даже остановился на миг.

Но откуда, во имя Владычицы, откуда у меня была такая уверенность, что эта движущаяся точка вдали — Ланен?

Вновь я вгляделся вперед. Я не мог различить, сколько всего там было человек, но явно больше четырех. И по меньшей мере три лошади, хотя, возможно, и больше — четыре или пять. Поначалу с ними было еще какое-то странное животное, хотя позже, когда солнце поползло к закату, оно отделилось от них. Двигалось оно очень быстро. Это могла быть лошадь каурой масти, но я не был в этом уверен. Однако точно знал, что Ланен была там, и даже мог сказать, какая именно из маленьких точек — она.

Просто уму непостижимо.

Я безуспешно пытался постичь причину своей уверенности. Само собой, я глубоко сочувствовал девочке, однако нас с нею не связывали никакие узы. Правда, до этого я просил помощи у Владычицы Шиа, но все же нынешние мои чувства не походили на божественное наитие. При одной лишь мысли о Богине у меня отчего-то начинало крутить внутренности, и поэтому я не мог мыслить ясно.

Я вынул из мешка свои припасы: уже темнело, и следовало остановиться на ночлег. Остальные, судя по всему, тоже разбивали лагерь: я видел, как взметнулось пламя костра, теплое и дружественное среди темнеющих окрестных склонов. Во мне проснулся страстный позыв — отправиться туда сейчас же, поговорить с Ланен, предупредить ее, снова оказаться среди добрых людей — и обогреть руки и сердце у их огня.

При этой мысли я вдруг согнулся пополам от пронзившей тело судороги. Я не мог ни стоять, ни ходить, не говоря уже о том, чтобы насобирать хворосту для костра. Поужинав холодной снедью, я почувствовал себя несколько лучше, но внутри по-прежнему все болело. «Хватит, — подумал я, — надо что-то делать». Поев и немного отдохнув, я вознес молитву Владычице и воззвал к своим целительским способностям.

Подобные действия всегда сопровождаются неким полуотрешенным состоянием. А я был так слаб, что это вызывало у меня головокружение; но все же, собрав в кулак всю волю, я продолжал взывать к своей силе. На мой зов явилось лишь тусклое мерцание. Несмотря на свою слабость, я попытался направить его на излечение боли, терзавшей мне внутренности, однако даже небольшая попытка очень быстро изнурила меня. Когда я закончил, боль осталась такой же, если не сделалась еще сильнее.

Я сидел, прислонившись спиною к камню, завернувшись в свои тонкие одеяла в попытке отгородиться от ночи. Все-таки холод и боль обострили мне разум — наконец-то.