Элизабет Кернер - Малый драконий род

— Потому что второй раз я просить не буду! — ответил Джеми, глядя на него в упор.

К нашему с Джеми удивлению, Вариен низко поклонился:

— Хорошо же, Джемет из Аринока. Вверяю свою душу Ветрам: во имя всего, что для меня свято, во имя надежды попасть на небеса, какими бы они ни были отличными от ваших небес, я поведаю тебе раз и навсегда, кто я такой и откуда родом, насколько мне позволит время.

Пусть унесут Ветры мою душу — среди моего народа эта клятва священна. Я был рожден тысячу и тринадцать зим назад. Матерью моей была Айярэйлиннэрит Мудрая, отцом — Кариштар из колена Лориакейрисов. Я появился на свет с серебристой кожей — подобного мой народ еще не видывал, и это было воспринято как некое знамение, смысла которого никто не знал. Глаза мои и самоцвет моей души были зелеными, как и сейчас, однако это среди моих сородичей не редкость. Я начал летать тридцати зим от роду, на двадцать пять зим раньше обычных детенышей. Совершеннолетия я достиг на исходе пятого своего келла, как это водится у кантри, а менее чем через келл я был избран новым царем, когда умер старый Гареш, отец Шикрара. Впервые я почувствовал зов ферриншадика еще в юности, когда мне было двести сорок зим от роду, — тогда я впервые увидел гедри, приплывших на наш остров. Они сбились с курса, и некоторые из моих сородичей почувствовали к ним жалость. Мы помогли им починить корабль, хотя вступить с ними в общение оказалось нелегко, ибо языки наши очень сильно отличаются друг от друга. Но мы помогли им, чем сумели. Когда они обнаружили лансиповые деревья и открыли, что листья их способствуют исцелению, мы позволили им взять с собой столько листвы, сколько они пожелали, а также несколько саженцев. Спустя совсем немного времени они уплыли, однако я до самого последнего момента следил за ними, охваченный сильным желанием поговорить с этими созданиями. Но это было запрещено. Сразу же, едва они появились, кантри собрали Совет, на котором было принято решение: лишь царь волен вступать с гедри в непосредственное общение, ибо многие из наших сородичей все еще впадали в ярость при одном лишь их виде. К тому времени когда они покинули остров, я уже выучил немного слов их языка — самую малость — и позже, в течение нескольких столетий, узнавал о них все, что только мог.

Посмотрев на меня, Вариен продолжал:

— Когда приплыла Ланен, я уже почти оставил надежду увидеть еще хотя бы один корабль, прибывший за лансипом, — на протяжении целого келла на наш остров не ступала нога ни одного гедри. — Улыбнувшись, он шагнул вперед и взял меня за руку. — Ах, Ланен! Покуда я дышу, никогда не забыть мне того, как ты впервые ступила на землю нашего народа! Я видел, как ты восторженно смеялась, шагая по траве. — Глаза его встретились с моими, и я почувствовала, как страсть, таящаяся в его взгляде, пронизывает меня насквозь. — Я смотрел, как ты преклонила колени, вдыхая запах самой земли, по которой ступали твои ноги.

Я вздрогнула. Самым сильным моим воспоминанием о первых мгновениях, проведенных на Драконьем острове, был запах примятой под ногами травы. До этого я не знала, что Акор, оказывается, наблюдал за мной.

— В первый же вечер мы тайно встретились. Мысленно Вариен добавил, обращаясь ко мне:

«И ты назвала меня братом, моя Ланен, несмотря на ту огромную пропасть обиды и ненависти, что разделяла нас. Уже тогда я любил тебя».

— На следующую ночь мы встретились вновь — под присмотром старейшего из нашего рода, моего сердечного друга Шикрара, который опасался, что я попал под влияние демонов или был околдован ведьмой гедри, — при этих словах Вариен рассмеялся. — Впрочем, вскоре он узнал ее получше! Однако он запретил нам видеться еще раз. И впервые за все время я, царь своего народа, более всех обязанный блюсти наши законы, нарушил этот запрет, ибо не мог выдержать столь скорого расставания. Я отнес Ланен в свои чертоги, что находились далеко за городьбой, отделявшей нас от гедри, и в ту самую ночь судьба наша была предрешена. Она полюбила меня, а я — ее, и каким бы безумием ни казалась любовь между гедри и кантри, даже самое беспросветное будущее не страшило нас. В душе мы воспарили вместе ввысь, слившись в полете влюбленных, — это священный обряд моего народа, столь же действенный, как и клятва верности, что мы дали друг другу во время брачной церемонии не далее как пару дней назад. С того времени души наши стали едины.

Поцеловав мне руку, Вариен выпустил меня и вновь поднялся, встав перед Джеми; во взгляде его одновременно читались достоинство и жалость.

— Это правда, Джемет. Вот кем я был и остаюсь поныне. Хочешь верь, хочешь нет, но в дальнейшем все случилось так, как рассказывала тебе Ланен. Марик, ее отец, навлек на нас демонов, которых мы уничтожили; он пытался принести ее в жертву, но я спас ее; он хотел похитить самоцветы душ моих сородичей, но мы с Шикраром остановили его, и Ланен помогла нам в этом; прежнее мое тело истекло кровью от ран, и когда не осталось ни малейшей надежды, вопреки пониманию и здравому смыслу и случилось невозможное: я очнулся таким, каким ты меня сейчас видишь, посреди груды праха, оставшегося от прежнего моего тела, и самоцвет души был крепко зажат в моей руке. — Он улыбнулся, на этот раз более ласково: Джеми, казалось, начинал понемногу верить его словам. — Она не рассказала тебе лишь о своем собственном вкладе в судьбу моего народа. Кейдра, сын Шикрара, и его супруга Миражэй ожидали появления детеныша — первого среди кантри за последние пятьсот лет. Однако роды протекали сложно, и мы все боялись, что и Миражэй, и малыш погибнут. Именно Ланен помогла сыну Кейдры появиться на свет, спасла и мать, и малютку и этим своим поступком заронила в сердца моих сородичей побуждение к переменам.

Вариен поклонился еще раз и уселся на свое место у огня.

Джеми долгое время молчал. Я видела, как он взвешивает в голове услышанное, и позволила себе ненадолго расслабиться; наконец я увидела, что он пришел к какому-то решению. Глаза его вновь обрели прежний блеск, и он кивнул Вариену:

— Я каждой костью чую, что тут должна скрываться ложь, однако я знавал на своем веку многих и могу распознать, когда говорят правду. Может, конечно, ты и тронутый, но то, что ты мне сейчас рассказал, — истина; по крайней мере ты сам в это искренне веришь, тут уж у меня сомнений нет. А тот крупный зеленый камень, оправленный в золото, который ты надевал во время женитьбы, — это, полагаю, и есть тот самый самоцвет души?

— Да, это он, — ответил Вариен. — Шикрар оправил его для меня в кхаадиш, прежде чем я смог предстать перед своим народом после того, как принял человечий облик.

— "Кхаадиш" — это по-нашему золото, да?

— Да. Мы... Со временем земля, на которой спят кантри, превращается в золото. Мы никому об этом не говорим. Кхаадиш — обычный металл, которому лишь изредка можно найти применение: например, если его отполировать, в нем можно увидеть свое отражение; но для нас он почти не имеет никакой ценности.