Элизабет Кернер - Малый драконий род

Кейдра поклонился:

— Яви любезность, Кеакхор, загляни внутрь сосуда сего, отца моего Шикрара, и узри то, что страшит нас. Он летал над огненными пустошами. Они опалили ему разум, и ныне он не знает покоя.

Я почувствовал поверх своего разума еще один, иной, — благородный и древний, и в нем явно угадывалось удивление.

— Ты поступил верно, вызвав нас, Хранитель душ. — Я почувствовал, как мои голова и шея сами собой склоняются перед Кейдрой в поклоне. — Жаль, что вести мои не слишком утешительны для вас. Даже в худшую пору, когда мы крепко страшились за жизнь острова, огня было вдвое меньше, чем ныне, насколько я могу узреть это в твоем разуме. — Всем своим существом я чувствовал изумление, охватившее Кеакхора. — Клянусь Ветрами, юный друг, если все виденное тобою истинно, то сами горы вот-вот готовы расплавиться — растечься, будто вешний снег. — Голова моя горестно покачалась из стороны в сторону. — Боюсь, вы в опасности, дети мои, — всем кантри грозит ныне опасность, однако я не в силах помочь этому. Ничего подобного никто из нас прежде не видывал.

Кейдра вновь поклонился.

— Как бы там ни было, я благодарю тебя, досточтимый предок. И, судя по твоим речам, ты можешь дать ответ и на второй мой вопрос. О Кеакхор, Запредельный Скиталец, показавший кантри путь к Юдоли Изгнания, не ведомы ли тебе иные земли, помимо Колмара, где мы смогли бы найти приют? Ибо ты сам узрел, какой рок ожидает нас здесь. Если нам суждено отправиться на поиски иного пристанища, в какую сторону нам лететь? Кеакхор вздохнул внутри меня.

— Увы, юный мой родич, вновь вынужден я поведать тебе не то, что ты желал бы услышать. При жизни я летал повсюду — год за годом искал новые земли, многие дни подряд вынужден был спать на крыльях ветра, ибо снизиться было некуда. Трижды из-за этого меня чуть было не настигла смерть — от усталости и жажды. Нет, Хранитель душ: кроме Колмара, иной земли в пределах досягаемости нет. На севере, на юге, на западе — лишь необъятный океан. Не забывай, что именно Колмар — наша родина, юный друг. Быть может, он призывает нас вернуться. Если вам придется лететь туда, знайте, что в двух днях лета к востоку и немного к югу вы найдете небольшой островок с чистой пресной водой — детеныши и все те, чьи крылья слишком утомит перелет, смогут отдохнуть там немного. Никакой другой земли я не знаю.

Кейдра сейчас же ответил:

— Благодарю же тебя, Кеакхор, за твой приход, высоко чту твою мудрость и не смею более задерживать — ступай с миром, почивай на объятиях Ветров.

— Я отбываю, юный мой родич, однако пусть твой почтенный отец пока не пробуждается. Кое-кто еще желает поговорить, если ты согласишься выслушать ее.

Даже в своем полусонном состоянии я был поражен. Я слышал, что такое случается, когда еще был учеником старого Лэйеалиссейнита, однако сам никогда прежде с этим не сталкивался.

Кейдра кивнул:

— Если одна из наших прародительниц желает говорить, это честь для нас — мы с радостью готовы ее выслушать. Прощай же, Кхэймирнакунакхор.

— Да пребудет с тобою помощь Ветров, юный родич, — мягко отозвался предок и удалился.

Вновь я почувствовал, словно падаю куда-то, даже голова закружилась, — и в следующий миг ощутил присутствие нового разума. О нет! Нет, прошу, я не перенесу этого!

— Приветствую тебя, милый мой Кхэйтри... как тебя называть, дитя мое? — раздался голос той, что говорила через меня.

В этом-то и заключается чудо обряда: я слышал ее голос, а не свой, пусть он и выходил из моих уст. О любовь моя!

Я узнал этот голос — это было так же верно, как и то, что я дышу. Он принадлежал Ирайс, моей возлюбленной, второй половине моей души. Восемь столетий я не слышал ее голоса.

Кейдра был ошеломлен, хотя и не вполне осознавал происходящее.

— Меня называют Кейдрой. Кто говорит со мною? — спросил он глухим голосом, охваченный трепетом.

— Кхэйтрикхариссдра, я твоя мать, — ответила она.

Кейдра вздрогнул, услышав свое истинное имя, однако страха в нем я не почувствовал. В голосе своей матери он явственно слышал любовь. О Ветры, помогите мне!

— Малыш, — продолжала она, — я не могу говорить долго; но когда Кеакхор посетил разум твоего отца, он узрел там во всей ясности и красе твоего сына. Знай же, что отныне и мне ведомо о Щейкриаланэйнтиероке, и любовь моя перейдет к нему через твоего отца.

Ирайс!

— Да сопутствует вам удача при любых невзгодах, родные мои, — и тебе, и твоей возлюбленной Миражэй, и Щерроку, вашему сыну — и пусть же Ветры благополучно оберегают вас, куда бы ни лежал ваш путь.

С этими словами она удалилась; но напоследок я все же почувствовал легкое и нежное прикосновение, словно дальний отзвук песни влюбленных — той самой песни, что мы сложили вместе с нею давным-давно...

Обряд был завершен, и я вышел из полузабытья — объятый болью, которая, как я считал, давно уже была надо мною не властна. Вызывать Предков ради личных целей было запрещено. Я и не мечтал, что когда-нибудь мне доведется вновь услышать ее голос.

Кейдра подошел и обнял меня — а я, беспомощный, возопил от терзавшей меня муки, взывая к Ветрам. Бесконечная, как долгие-долгие годы, горечь обуревала меня, мучительная тоска терзала мне грудь — я даже не заметил иной, обычной боли, что всегда сопровождает завершение обряда.

Если судьба сберегла вас от потери того, кого вы страстно любили, то вы, быть может, и не поймете меня — но я с готовностью сразился бы с демонами, лишь бы продлить то милое, нежное и мимолетное прикосновение, не дать голосу возлюбленной столь скоро умолкнуть навсегда — и сохранить в памяти звучание песни, которую мне уже не суждено услышать по эту сторону смерти.

Вскоре после того, как Марик излечился от недуга, Берис позаботился, чтобы мы все оставили дом моего господина, располагавшийся в торговой части Элимара. Мы должны были поселиться в Верфарене, чтобы магистр Берис смог продолжить свою работу в школе, одновременно присматривая за Мариком. Путешествие наше затянулось: обычно поездка из Элимара в Верфарен длится не более десяти дней, даже в зимнюю пору; у нас же она заняла почти две недели, и хозяину моему пришлось крайне нелегко. Прибыв на место, я несколько дней помогал ему прийти в себя после этого путешествия.

Когда ему полегчало, мы с Берисом начали уделять много времени работе с ним — помогали ему учиться ходить, а иногда даже ездить верхом. Выздоровление его шло на диво быстро, принимая во внимание все обстоятельства, однако я по-прежнему беспокоился. Мне не давало покоя видение его наспех залатанного разума...

Был поздний вечер на исходе второго месяца нового года — зима только-только перестала лютовать, и дни начали удлиняться, — когда я сумел наконец поговорить с Берисом один на один. Хозяин мой уже спал. Днем он проехал верхом несколько миль, после чего как следует поужинал — добрый знак. Я был в восторге оттого, что он так быстро восстанавливает свои силы, хотя и не переставал опасаться, что улучшение это, возможно, лишь временное.