Элизабет Кернер - Эхо драконьих крыл

Теперь была моя очередь помянуть Ветров.

— Клянусь Ветрами, Ланен! Этими руками я чувствую малейший вздох ветра. Как же ты могла решиться на то, чтобы обжечь свои руки до костей, чью бы ты жизнь ни спасала? — И тут новое тело вновь удивило меня: мне вдруг стало трудно говорить, ибо я чувствовал, как горло мое сжалось. — О, прости же меня, дорогая, ведь я даже не представлял, каких мук тебе это стоило!

Улыбнувшись, она взяла мои руки в свои.

— Акор, милый мой, я выросла на ферме. Руки мои были покрыты мозолями — это такие места на коже, где она становится жесткой. Происходит это само собой, для защиты, и сперва это немного помогло. У тебя тоже будут такие, дай лишь срок.

Тут она сморгнула, словно удивившись собственным словам, и рассмеялась. Я радостно узнал этот восторженный смех, точно такой же я слышал от нее в первый день, когда она только ступила на остров кантри.

— Может, облик твой и изменился, — сказала она, — но я бы узнала в тебе Акора из десяти тысяч. Кто ж еще способен задавать так много вопросов?

— Зато теперь мне хотя бы не приходится ломать язык, задавая их. С таким ртом звуки твоего языка кажутся мне вполне пристойными.

Ланен

Боюсь, я чуть было не ответила, что теперь ему будет казаться пристойным и многое другое, но умудрилась сдержаться.

— Я смотрю, ты теперь правильно выговариваешь мое имя, — я улыбнулась. — Мне даже недостает того легкого присвиста, который ты всегда добавлял к нему. Но сделанного не воротишь, — с этими словами я повернулась к Идай, все еще стоявшей на почтительном расстоянии от Акора. — Это человеческая поговорка, госпожа, к которой тебе не мешало бы прислушаться. Что произошло, то произошло, нравится ли нам это или нет, и отречение от своего старого друга все равно ничего не изменит. — Мне не хотелось казаться жестокой, но почему ей так трудно было во все это поверить, гораздо труднее, чем нам?

И вместе с этой мыслью пришел и ответ. «Ланен, Ланен. она любила его на протяжении тысячи лет, а теперь он навсегда покинул ее народ».

Я вновь заговорила, на этот раз мягче; мне было стыдно за то, что я показала свой нрав.

— Госпожа Идай, прошу прощения, однако таково слово Ветра Перемен. К добру это или к худу, но ни для кого из нас мир уже никогда не будет прежним. И мы с вами сейчас находимся в самом сердце перемен; так давайте же сохраним нашу дружбу ради нас же самих.

— Отойди-ка, детище гедри, — сказала она мне.

Акор вроде бы уже довольно прочно стоял на ногах, поэтому, вняв ее требованию, я слегка отстранилась.

Она нагнула голову к Акору, впившись в него неподвижным взглядом.

— Однажды я открыла Акхору свое имя, когда была еще слишком молодой и глупой и смела надеяться, что в один прекрасный день он полюбит меня. — Голос ее потряс меня: в нем слышались те же оттенки, что и минувшей ночью, когда она взывала к Акору, охваченному вех-сном. Это был голос скорбящей по возлюбленному. — Известно ли тебе мое истинное имя, коротышка, и знаешь ли ты, когда и где поведала я его Акхору? Ибо только он и я во всем мире знаем это.

Впервые лицо его омрачилось грустью.

— Идай, Идай. Конечно же, мне ведомо твое имя. Но как могу я произнести его перед Шикраром и Ланен? Я не хочу тем самым предать твое доверие. Восемь сотен лет я не произносил его никому, кроме тебя, да и то лишь дважды. У меня нет теперь способности к Языку Истины, госпожа. Чего ты хочешь?

— Скажи мне его, — произнесла она, а я почувствовала, как ее охватывает какое-то неистовое безрассудство. — Произнеси его вслух, гедри Шикрар — Хранитель душ, он все равно узнает его со временем. И уж, конечно, ты без колебаний произнесешь его перед своей драгоценной!

Тут я поклонилась.

— Он не должен этого делать, госпожа. Впрочем, я не стану подвергать тебя опасности, — я вновь поклонилась ей. — Мой отец обещал меня демонам еще до того, как я родилась. Если им когда-нибудь удастся меня заполучить… Я находилась во власти одного из них всего лишь несколько мгновений, и то не могла сопротивляться его воле. А если я не буду знать твоего истинного имени, я не смогу открыть его никому.

Сказав это, я развернулась и пошла прочь, как можно дальше, на противоположный конец поляны, и там заткнула пальцами уши, напоминая самой себе малое дитя.

Акхор

Шикрар, к моей радости, тоже медленно удалился.

— Что ж, Идеррикантеррисай, — произнес я как можно мягче, — ты открыла мне свое истинное имя на восходе луны в ночь Зимнего солнцестояния, в год, когда я вступил в расцвет сил, увидев два с половиной столетия. — И я не мог изгнать из голоса былую свою суровость, когда добавил: — Ты сказала, что ждала, пока я достигну совершеннолетия, что страстно желала быть со мной, а теперь наконец можешь сказать это без осуждения. Когда я возразил, что знаю тебя недостаточно хорошо, что я все еще молод и даже не думал о том, чтобы найти себе избранницу, ты открыла мне свое имя. Не знаю, зачем ты это сделала, хотя я гадал над этим довольно часто. Возможно, тебе хотелось, чтобы мне сделалось стыдно и взамен я открыл бы тебе свое имя, — я приклонил голову, невпопад подумав, что это движение не имеет сейчас такой силы, как при прежнем моем теле. — С тех пор за твою преданную дружбу я не раз готов был открыть тебе свое имя, — продолжал я с горестью, — но не сделал этого, чтобы не подавать тебе ложной надежды, в то время как таковой и быть не могло.

Она выражала своим видом Стыд и Горесть, и передо мной с необыкновенной ясностью встали все годы, что мы провели в искреннем расположении друг к другу.

— Сейчас я могу открыть его тебе, если хочешь, — произнес я и медленно протянул руку, чтобы дотронуться до нее. — Или это лишь усугубит твою обиду?

Она не отвечала. Я понизил голос.

— Идеррикантеррисай, мое имя… мое былое имя — Кхордэшкистриакхор. Я не знаю, каким еще способом выразить тебе признание за многовековую дружбу.

— Кхордэшкистриакхор, это честь для меня, — ответила она наконец и с легким шипением добавила: — Правда, немного поздновато на мой взгляд. И все же я не могу отрицать. Ты действительно Акхор.

Однако истина состояла в том, что я им уже не был. Когда кто-то произносит твое истинное имя, особенно если он раньше никогда этого не делал, у тебя это должно вызвать определенные чувства. Я же ничего не чувствовал.

— Ланен! — позвал я. Она быстро подошла к нам. — Назови меня по имени.

Она выглядела удивленной.

— Не бойся, — сказал я. — И Шикрару, и Идай оно теперь известно. Мне нужно, чтобы ты его произнесла.

— Хорошо, Кордешкистриакор, — сказала она и, недолго думая, добавила на истинной речи: «Дорогой мой».

Я так и подскочил.

— Я слышал тебя! — я резко повернулся к Шикрару, едва не упав. Похоже, Ланен уже начала привыкать к тому, что меня все время приходится ловить. — Шикрар, обратись ко мне мысленно, прошу тебя!