Катарина Керр - Чары тьмы

— А кто может сказать, не является ли дебильный ребенок самым мудрым из нас всех? — спросил Невин. — Пойдем в мои покои. Гавра должна вскоре к нам присоединиться.

Но Гавра уже ждала в гостиной Невина, скудно обставленной мебелью. Мейл бросился к ней, обнял ее и поцеловал.

— О, любовь моя! — воскликнул он. — Боюсь этому верить. Я продолжаю думать, что мы проснемся завтра и обнаружим, что это только жестоко обманувший нас сон.

— Лучше, чтобы этого не случилось — после всех трудностей, с которыми я столкнулась из-за своей лавки! Пока я переводила ее на имя Эбруи, у меня так разболелась голова, что пришлось сжевать целый пучок своих трав.

По оценкам Невина им требовалось около четырех дней, чтобы добраться до границы с Элдисом, где их будет ждать почетная стража, посланная двором Элдиса. По крайней мере, такова была договоренность. Тем не менее на третью ночь, когда они разбивали лагерь примерно в десяти милях от Морлина, их пришли встретить совершенно неожиданные люди: то были Примилла и два молодых человека с посохами. С приветственным криком Невин поспешил к ней. Мейл последовал за ним.

— Что все это значит? — спросил Невин.

— Боюсь, я прибыла со зловещими новостями.

— Правда? — вставил Мейл. — Двор моего отца собирается меня отравить?

— Вижу, философ на самом деле очень хорошо помнит свою прежнюю королевскую жизнь, — заметила Примилла. — Я не уверена, что опасность реальна. Просто неразумно рисковать понапрасну. Мы прибыли, чтобы проводить вас в безопасное место. Останетесь там, пока мы не убедимся в том, что можем встретиться с королевским двором на наших условиях.

— Благодарю, — поблагодарил Невин. — Я спасал жизнь этого парня от петли не для того, чтобы он потерял ее из-за яда.

— Не беспокойся. Мы проскользнем по лесу, как хитрые лисы, — она улыбнулась. — А затем скроемся в норе. Как барсуки.

Всю неделю, поскольку фермеры привозили дрова, телегу за телегой, чтобы заплатить весенние налоги маяку Каннобейна, Аваскейн вставал рано. Он помогал фермерам разгрузить дрова и уложить их в длинных сараях. И в тот день, увидев приближающееся по дороге облако пыли, он предположил, что к нему движется еще одна телега с дровами.

— Опять едут, — сказал он Эгамину. — Сбегай и посмотри, в котором сарае осталось больше места.

Вздохнув от скуки, Эгамин медленно отправился к сараям, в то время как Аваскейн раскрывал жалобно скрипящие старые ворота. Все еще держа руку на большой ржавой железной задвижке, он замер, уставившись на приближающийся по дороге небольшой отряд. Всадники… вьючные мулы… странная женщина с коричневато-синими руками… а за ними… этого не может быть!.. Но это должен быть он! Смотритель маяка узнал его, несмотря на седину в волосах принца. С рыдающим криком Аваскейн бросился на дорогу, чтобы приветствовать вернувшегося домой принца Мейла. Когда Аваскейн схватился за стремя принца, показывая свою верность, Мейл поклонился ему с седла.

— Посмотри на нас, Аваскейн! Когда я уезжал, мы оба были молодыми парнями, а теперь оба — седые и постаревшие.

— Да, это так, мой принц, но в любом случае я рад видеть вас.

— И я рад видеть тебя. Ты приютишь нас?

— Что? Конечно, ваше высочество. Вы идеально подгадали время. Видите ли, Скуна только что проветрила ваши покои, как она делает каждую весну, поэтому вас ждут ваши комнаты, чистые и прибранные.

— Правда? Она делала это каждую весну?

— Каждую. Мы как барсуки, мой принц. Держимся крепко.

Мейл спрыгнул с коня, схватил руку Аваскейна и сильно потряс. Когда Аваскейн увидел слезы в глазах принца, то сам почувствовал, что готов расплакаться.

— Я больше не принц, — сказал Мейл. — И я считаю честью для себя называть тебя другом. Вот, у меня с собой новая жена и сын. Будем молиться, чтобы на этот раз я приехал домой навсегда.

Когда они зашли во двор, Эгамин, Марил и Скуна выбежали навстречу. Аваскейн довольно улыбнулся Эгамину.

— Разве я не говорил тебе, что он вернется?

Он испытал чувство глубокого удовлетворения, увидев своего болтливого сына лишившимся дара речи.

После дружеского вечера и праздничного ужина, Аваскейн отправился разжигать огонь на маяке. Когда небо становилось перламутрово-серым, он высек искру кремнем и поджег сухую лучинку, потом подождал, пока от нее загорятся дрова. Он подкладывал поленья, пока наконец маяк не запылал, посылая предупреждения в море. Тогда Аваскейн подошел к краю площадки и посмотрел на брох, в окнах которого весело горел свет. Принц вернулся домой. «Я не забыл его, и он не забыл меня, — думал Аваскейн. — Мы подобны барсукам. Оба.» Мир был местом, приносящим удовлетворение, мир был полон справедливости. Позднее, когда полная луна взошла на небе, Мейл тоже поднялся на башню. Он тяжело дышал, переводя дыхание, потом схватился за ограждения.

— У тебя должны быть очень сильные ноги, черт побери, — сказал Мейл.

— К этому быстро привыкаешь.

Бок о бок они склонились через ограждение, глядя на море. Волны, пенясь, накатывали в серебристом лунном свете и ударялись о тонкую полоску бледного пляжа.

— Я тебе сказал, что меня держали наверху башни все то время, пока я был в плену?

— Подумать только! Значит, вы смотрели вниз там, в то время как я делал то же самое здесь.

— Именно так. Правда, этот вид куда шире, чем тот, который открывался у меня. Я хочу остаться в Каннобейне на всю оставшуюся жизнь, но это зависит от принца Огреторика. Теперь это его владения, а не мои, и он ими распоряжается.

— Если у него хватит наглости выгнать вас отсюда, то ему придется искать себе другого человека, чтобы работать на маяке, — Аваскейн мгновение думал над проблемой. — А теперь послушайте, у моего брата больше земли, чем он может обработать сам. Он возьмет нас к себе, если до этого дойдет.

— Спасибо. Я также могу зарабатывать написанием писем.

Несколько минут они смотрели на воду в дружеском молчании.

— Кстати, а тут какие-нибудь корабли проходили? — спросил Мейл.

— Очень немного, но никогда не знаешь, когда кому-то потребуется маяк.

Поскольку стратегия Примиллы заключалась в том, чтобы изобразить Мейла совершенно неподходящим для дворцовых дел, она убеждала его написать письмо сыну и прямо сказать о нежелании что-либо оспаривать. Она осталась довольна результатом.

«Огреторику, принцу Аберуина и Каннобейна и моему сыну, философ Мейл шлет свой привет. Хотя мы никогда не обменялись и парой слов, ваше высочество, отцу надлежит разговаривать с порождением плоти и крови своей прямо. Я прекрасно знаю, что ты хочешь сохранить свое положение при дворе моего брата короля. У меня нет ни намерений, ни желания что-либо оспаривать. Я — скромный ученый, негодный для выполнения воинского долга. После долгого пребывания в плену я не способен к делам управления. Все, что я хочу, — это прожить остаток жизни в моем старом деревенском поместье Каннобейне, или, если ваше высочество предпочтет, в деревне. Ты можешь отправить мне ответ с Примиллой, главой гильдии красильщиков. Здесь, при дворе, я буду опасаться за свою жизнь. Мне не хотелось бы вкусить свободы лишь для того, чтобы вскоре вкусить яда. Твой отец, философ Мейл.»