Джон Краули - Маленький, большой

Впрочем, о рыбалке он думал мало. Август пытался, вроде как пытаясь и не пытаться, увидеть или подметить, вроде бы не видя и не подмечая, какой-нибудь знак или ключ к некоему посланию; стараясь вспомнить, он в то же самое время старался забыть о том, что забыл, каким образом обычно появлялись подобные знаки или ключи и как он обычно их растолковывал. Ему следовало также постараться не думать: «Это — сумасшествие» и не думать о том, что поступает так только ради своей матери. И та, и другая мысль испортят все, что может произойти. Над поверхностью воды резвился, хохоча, беззаботный зимородок: его яркое оперение переливалось на солнце всеми цветами радуги, хотя подкрадывающийся вечер уже затемнил поток. Я не сумасшедший, повторил про себя Август.

Сходство между рыбалкой и другим его предприятием заключалось в том, что где бы на берегу ты ни стоял, казалось: вон там, чуть подальше, где поток обегал камни узкими струями, за поникшими ветвями ив, находится то самое, наиподходящее место, куда вас всегда тянуло. Это ощущение нисколько не ослабевало, даже если, поразмыслив, вы осознавали, что наиподходящим местом было как раз то, где вы стояли пару минут назад, бросая долгие страстные взгляды туда, где стоите теперь, и мечтали оказаться среди нескончаемой игры пятнистой светотени, под которой теперь находитесь, ну и что из того; и не успел Август уяснить, что желания его сосредоточены, так сказать, на отрезке между Там и Здесь, как леска сильно натянулась, и удочка, которую он в рассеянности держал кое-как, чуть не вырвалась у него из рук.

Август вздрогнул от испуга, как, должно быть, вздрогнула и рыба, неуклюже подсек добычу, не без борьбы вытащил ее из воды и ухватил руками. Тени деревьев растворялись в вечернем сумраке; пойманная рыба смотрела на него с тупым изумлением, как смотрит любая пойманная рыба; Август извлек крючок, сунул большой палец в костистый рот рыбы и точным движением сломал ей хребет. Когда он вынул палец, тот был испачкан слизью и холодной рыбьей кровью. Не долго думая, Август сунул палец себе в рот и пососал его. Зимородок, как раз совершавший очередной беспечный пируэт, окинул Августа взглядом и, с хохотом стрелой промчавшись над водной гладью, устроился на высохшем дереве.

Положив рыбу в плетеную корзинку, Август выбрался на берег и сел в ожидании. Он был уверен: зимородок потешался именно над ним , а не над миром вообще: хохотал саркастически, мстительно. Хотя, возможно, думал Август, я и вправду смешон. В длину рыба не превышала и семи дюймов: едва хватит на завтрак. Итак, что дальше?

— Если бы мне пришлось питаться одной рыбой, — произнес Август, — я бы отрастил клюв.

— Следует молчать, пока к тебе не обратятся, — сказал зимородок. — Существуют же правила приличия, к твоему сведению.

— Извините.

— Сначала говорить буду я, — продолжал зимородок, — а ты — недоумевать, кто же это с тобой беседует. Потом ты поймешь, что это я; потом взглянешь на свой палец и на пойманную рыбу, сообразишь, что лизнул ее кровь, и тебе стал понятен язык живых тварей; вот тогда мы и поговорим.

— Я не хотел…

— Будем считать, что все было проделано как надо. — Зимородок говорил желчным, раздраженным тоном: другого Август и не ожидал при виде вздыбленных на голове перьев, толстого загривка и недовольно-свирепых глазок — ледяной тон. Вот уж поистине рожденная зимой птица! — А теперь обратись ко мне. Скажи: «О Птица!» — и изложи свою просьбу.

— О Птица! — воскликнул Август, умоляюще сложив руки. — Ответь, можно ли поставить автозаправочную станцию в Медоубруке и продавать там «форды»?

— Конечно.

— Что?

— Конечно!

Разговаривать с птицей, сидевшей на ветке сухого дерева, было страшно неудобно: как и положено зимородку, она держалась слишком далеко. Август постарался представить себе, что птица приняла более подходящий для собеседника размер и облик и устроилась рядом — скрестив ноги, как и он сам. Это подействовало. Август даже засомневался, был ли этот зимородок и в самом деле птицей.

— Итак, — сказал зимородок, будучи все-таки птицей и потому способный смотреть на Августа поочередно то одним, то другим глазом — ярким, дерзким и безжалостным. — Итак, это все?

— Думаю… думаю, что да… Я…

— Что еще?

— Видите ли, я думал, что у вас найдутся кое-какие возражения. Мол, шум. Вонь.

— Никаких.

— О!

— С другой стороны, — проговорил зимородок (речь его, казалось, постоянно сопровождалась хриплым смехом), — раз уж мы оба здесь, ты мог бы заодно попросить меня и еще о чем-нибудь.

— Но о чем?

— О чем угодно. Попроси о том, чего тебе хочется больше всего.

Август полагал — до того момента, как высказал свою нелепую просьбу, будто именно это и просил, но тут его вдруг обдало жаром с ног до головы, дыхание сбилось и он понял, что промахнулся, однако еще не все упущено. Краска густо залила его щеки.

— Э-э, — промямлил он заикаясь, — вон там, в Медоубруке… есть… есть один фермер, а у него дочь…

— Да-да-да, — нетерпеливо проговорил зимородок, словно был прекрасно осведомлен о желании Августа, и не хотел утруждать себя выслушиванием ненужных подробностей. — Но сначала давай решим вопрос о плате, вознаграждение — потом.

— О плате?

Зимородок рассерженно завертел головой, поглядывая то на Августа, то на небо, то на ручей, словно подбирал наиболее колкие замечания, дабы сполна выразить свое недовольство.

— Плата, — повторил он. — Да, плата — и еще раз плата. Тут не в тебе дело. Давай назовем это любезностью, если тебе так больше нравится. Возврат некоей собственности, которая — пойми меня правильно — непреднамеренно, в чем я не сомневаюсь, попала тебе в руки. Я имею в виду, — впервые за все время их беседы зимородок на миг выказал признаки не то нерешительности, не то беспокойства, — я имею в виду колоду карт, игральных карт. Старых игральных карт. Которыми вы владеете.

— Карты Вайолет? — переспросил Август.

— Именно.

— Я попрошу у нее.

— Нет-нет. Видишь ли, она считает, что карты принадлежат ей . Вот так. Поэтому она не должна ничего знать.

— Вы хотите, чтобы я их украл?

Зимородок умолк. На мгновение он бесследно исчез, хотя могло оказаться так, что внимание Августа от усилия воображать себе облик птицы всего лишь переключилось на чудовищное преступление, которое ему предписывалось совершить.

Появившись снова, зимородок выглядел уже не таким требовательным.

— Ну как, раскинул мозгами получше насчет своего вознаграждения? — Голос его звучал чуть ли не ободряюще.

Конечно же, Август раскинул. Мысль о том, что он может попросить у них Эми (даже не пытаясь представить, как осуществится этот посул), приглушила в нем страстное вожделение: его охватило смутное предчувствие того, что произойдет, если он овладеет ею — или еще кем-то. Но кого еще он мог выбрать? А что, если он попросит…